Генрих Боровик в телепередаче "Линия жизни" сказал, что «… жизнь человека состоит из встреч: вот человек появляется, через какое-то время встречается – осознанно встречается – со своими родителями. Потом встречается со своими школьными друзьями. Потом жизнь – женитьба или замужество, и затем появляются дети – встреча со своими детьми". Но помимо таких важнейших встреч есть и маленькие встречи, короткие по времени. Из них, как из маленьких разноцветных стеклышек в калейдоскопе, складывается узор ощущения жизни на какой-то период, пока рука судьбы не перевернет тело-трубку калейдоскопа, и не сложится новый неповторимый узор.
Сначала моя рука взяла название "Короткие встречи", как самое точное. Но слишком это словосочетание ассоциируется с известным фильмом Киры Муратовой. Не всегда название фильма закрепляется так крепко, не позволяя использовать его в чем-то другом, но здесь именно так – закрепилось.
Ладно, пусть не "короткие встречи". Тогда как – "быстрые встречи", "маленькие", "кратковременные"? Такие маленькие встречи, встречки, встречечки…
А «встречки» – может, даже и ничего. Ассоциация сразу, конечно, с движением по встречке. Но мне это даже нравится: обычные встречи – они бывают деловые, назначенные, запланированные, с последующими результатами, посвященными чему либо. А «встречки» – они и есть, как те дорожные "встречки": всегда между двумя или более, находящимися в течение дня (и по жизни) в движении, с нарушением обычного ритма, всегда – лицом к лицу, и часто – со столкновением, то есть, с некоторым потрясением, новым видением друг друга, да и себя, в неожиданном ракурсе.
Впервые «на свои»
Приходила как-то давняя приятельница Фая – шла мимо моей работы, зашла повидаться. Разговорились про подруг. Она стала рассуждать:
– Я вот как думаю: «подруга» – это от слов "под руку", кого я могла бы взять под руку и опереться на нее. У меня есть подруга, она кореянка чистопородная, – Фая говорила спокойно и уверенно, не сомневаясь в своих открытиях, – А ещё иногда думаю: вот "головной убор" и "уборная" – не случайно ведь с одинаковым словом. Это же чтоб из головы убиралось все ненужное.
Еще рассказывала, как она, мусульманка, с русским мужем ездила в православный монастырь:
– Монах в монастыре подошел к нам и говорит: «Давайте я вас сфотографирую». А ведь нельзя же в монастыре фотографировать. И я понимаю, что для нас это, как венчание…
Фая ни дня в своей жизни не работала – дом, дочь, внуки. Официально числилась в мужниной фирме, и по наступлению пенсионного возраста стала получать пенсию.
Как-то раньше разговаривали с ней, она с заученной важностью в голосе так обосновывала свою незанятость:
– Мне муж сказал, что дочь – на мне. Поэтому и не пошла работать. А когда мне было работать?
– Ну, не знаю… Я же работала, а у меня тоже – и муж, и дочери. Две.
– Но моя дочь как подросла, сразу в художественную школу пошла, мне ее пришлось туда возить.
– У меня тоже дочери в художку ходили, обе её закончили.
Дальше аргументов у нее не было, её легенда не сработала не мне привычным, видимо, образом, и она закрыла тему своей занятости в разговорах со мной.
И вот на днях пришла и с горящими глазами сообщила, что там, где сама много лет подряд занималась йогой, она теперь ведет маленькую группу.
– Всего 4 человека, иногда бывает и 5-6. Так здорово! Деньги, конечно, не большие. Но тааак приятно было, когда положила на транспортную карту заработанные, свои! – а это, учитывая пенсионные льготы, всего лишь 270 рублей. Но – столько счастья! Я очень за нее рада, что она ощутила это, когда «на свои», хоть и поздно – став пенсионеркой.
Говорящие портреты
Пришла Антонина, ей за шестьдесят. Мы разговариваем, и я рисую её портрет. После того, как она его готовым увидела, расплакалась:
– Нас у мамы четыре дочери, я младшая. Сестры в детстве часто дразнили меня, что не родная им – я смуглая была, а они все три беленькие. Говорили, что я могла от цыган прибиться, которые тогда возле нас жили. Шутили, а я переживала. Мы рано хозяйством стали заниматься: одна воду носила, другая половики вытряхивала. Моей обязанностью было полы мыть, каждый день! Я мыла и представляла себя Золушкой. А тут, на портрете – мамины глаза, мамин взгляд! Никаких сомнений… Я только сейчас поняла: неуверенность, что я могу быть неродной, жила во мне все эти годы. А теперь её нет.
Антонина проплакалась, успокоилась. Посматривая на портрет, рассказывает