о слепом невежестве и рождённой надежде,
о Иисусе Сладчайшем, мучеников крепосте,
монахов радосте, пресвитеров сладосте…
молвит епископ-медведь: мы в сибирской тайге
переписали Библию на бересту,
вот она – наша святая, сырая, живая Библия берестяная!
мы учили её вечерами, и друг дружке читали,
и мало чего понимали,
но Твоя весть благая и до нас дошла, Господи.
о многом нам, читая, пришлось подумать:
о страстях Твоих крёстных, о прощенье, об искупленье,
о смысле страданья, о радости Воскресенья,
и пришли мы сюда поклониться Тебе в надежде,
что есть и для нас, животных, место в Книге Животной.
В обещании катастрофы
есть долгий миг, когда замирают люди и звери,
как, остановленное Навином, солнце в стекле небоскрёбов.
атомы и молекулы, вирусы и амёбы
словно поставили в карты на «веришь – не веришь».
медленный миг повисает в воздухе прежде,
чем гром прогремит, и этот миг замедленья
пред катастрофой длится тысячелетья,
пока не погаснет чахлый фитиль надежды.
как под водой, замедленные движенья
совершают тела, жаждут любви и крови,
под небом жестоко ясным, последним небом.
как рыбы на дне, обречённые поколенья
успевают родиться и умереть до гнева,
в обещании катастрофы.
выпорхнут и упадут в ломкий наст ненастья
мёртвые птицы дождями над бредом талым.
кто вложит в застывшие пальцы прекрасной Насти
цветочек алый?
как роза Тюдора (алая наполовину),
как румянец бездомных – туберкулёз подвалов,
как столовые вина, бурлацкие спины —
цветочек алый.
за гаражами в небо восходят дымом
полчища птиц, воспламенясь напалмом.
– как моё имя? – спрашивает, – как имя?
– Румпельштильцхен.
Вскричал он: ведьма тебе сказала!
Свадьба (дождь)
груши и яблоки устилают невесте путь
по кромке светотенéй,
и земля желает дождя, как младенец грудь,
и только дождь желает землю и всё, что на ней.
только дождь способен груши и яблоки пожелать,
сияющие в траве малоросских рощ,
и невеста ложится на белые паданцы спать,
и невесту желает дождь.
может ли бог, как супруг, тебя пожелать,
как молочай, калину и урожай полей,
и в лице той, что на яблоках в белом платье,
дождём золотым объять землю и всё, что на ней.
Сойкинская святыня
(Первый снег в руинном храме)
Возгорается к службе люстра в лепном убранстве,
в подсвечниках медных пчелиные свечи тают,
и в царских вратах появляется и читает
молитву священник в рясе, усыпанной мелкой розой.
И с огонька свечи, обжигая, слёзы
стекают