Мирная обстановка противоречила общей картине погрома, устроенного марсианами в Молдоне. Господь ли снизошел к верному слуге, случай ли оказался благосклонен к трусоватому викарию, но дом Симпсона ничуть не пострадал.
– Тпру! – заорал возница.
За все время это был единственный его вклад в беседу.
– Почему мы останавливаемся? – удивился доктор.
– Мистер Холмс, – вместо возницы разъяснил Том, – приехал из-за девочки. Конечно же, он захочет познакомиться с бедняжкой Дженни. Такой джентльмен, как мистер Холмс, наверняка любит детей. Он не причинит зла маленькой девочке.
– Разумеется, любит, – начал было доктор со странным выражением лица. – В особенности, лондонских беспризорников…
Но Холмс не дал ему закончить:
– В другой раз, Том. Сейчас у меня совсем другие планы.
Интермедия
Добро пожаловать, мистер Холмс!
– Идем, псидонист. Чайку заварим…
Я покорно дал Серафиме Петровне вытащить меня на кухню. Сопротивление больше не имело смысла. Нюх подсказывал: старуха теперь на нашей стороне. Да и во мне Тюня пока что не нуждалась.
– Я тут посижу, за столом. Ладно?
– Сиди, чего там…
Глядя вполглаза, как бабка ставит на конфорку музейный раритет – древний чайник со свистком – я играл с планшетом. В доме был беспарольный вай-фай, связь летала птичкой.
– Тысяча девятьсот, – сказал я.
– Что?
– Тысяча, говорю, девятисотый год.
– Не-а, – хохотнула бабка, засыпая в заварник горсть «черных индусов». – Обижаешь, псидонист. Я помладше буду. Тридцать восьмого годика, аккурат перед войной.
– Я не про вас, Серафима Петровна.
– Фимой зови. Бабой Фимой. Все так зовут.
Внезапная ласковость старухи пугала. Может, я и впрямь меньшинство?
– Я, баба Фима, не про вас. Уэллс, «Война миров». Книжка вашей Нюры. Впервые издана в феврале тысяча восемьсот девяносто восьмого года. Издательство «Heinemann». Это если не считать журнальной публикации в «Pearson’s magazine», на год раньше.
– Ишь ты! – пригорюнясь, старуха встала у окна: ждала, пока чайник закипит. – Дядька мой, Борька-рыжий, девяносто восьмого. На войне миров убитый, под Ржевом. Земля ему пухом, алкоголику! Давняя, значит, книжка. А девятисотый при чем?
– Действие книги разворачивается