– Как Шон? – спрашиваю я.
Ее губы вздрагивают.
– Я не знаю, – Нина плотно сжимает челюсть. – Я пробыла там все время, пока он был в реанимации. Врач сказал, что у него множественные переломы, черепно-мозговая травма и что-то с органами, но пока Шон в безопасности. Если не считать, что он в коме. Третья степень. Есть риск, что она перейдет в запредельную, четвертую. Тогда его подключат к аппарату. Никто пока не знает, когда он придет в себя. – Нина снова судорожно вздыхает и прикрывает лицо руками, словно пряча слезы, но ее плечи не дрожат, и я не слышу всхлипов.
– Боже, – шепчу я. – А известно… – Я осекаюсь. – Как все случилось…
– Не справился с управлением, – коротко бросает она. – Официальная версия. Подробностей не знаю.
Отворачиваюсь и прикрываю глаза рукой – передо мной встает образ улыбающегося Шона. Короткие черные волосы, карие глаза, родинки на шее, ровные красивые зубы, немного курносый нос с еле заметными веснушками. А потом я буквально вижу его на больничной койке, а рядом плачущую Нину, и мне становится дурно.
– А с теннисом что? – вздыхаю я.
Девушка пожимает плечами, смотря на свои сцепленные руки. Она прислоняется виском к качелям и недолго молчит.
– Тренер позвонила матери, чтобы справиться о моем самочувствии, – бормочет Нина, и я мрачнею. – Узнать, буду ли я на завтрашней тренировке. Оказалось, что мать не в курсе о моем сегодняшнем прогуле.
– Оу, Нина. – Я виновато морщусь. – Это моя вина, надо было придумать что-нибудь правдоподобное…
– Забей, – бросает подруга. – Здесь нет твоей вины. Она бы все равно позвонила.
Я прикусываю губу, наблюдая за тем, как подруга начинает потихоньку раскачиваться, не отрывая ног от земли. Слышу крики и возгласы – здесь недалеко школьный стадион, и на нем, кажется, все еще тренируются «Викинги». Почему-то думаю о Майкле Филлинсе.
– Я когда домой вернулась, – тихо рассказывает Нина. – Она сразу начала выяснять, почему я прогуляла тренировку, – Я понимаю, что подруга говорит о своей матери. – Я тогда была расстроена из-за Шона, не было сил что-то придумывать, и я сказала правду. Мама разозлилась и заявила, что запрещает мне видеться с ним, что он только отвлекает меня. Я должна думать о своем будущем, а не о парнях. Для меня сейчас важны тренировки и соревнования. Победы, кубки. А я просто стояла перед ней и вдруг поняла, что ничего мне не надо. К черту все это дерьмо, к черту ее тренировки! Я ей все высказала. И о том, что ненавижу теннис, и о том, что она меня достала со своими постоянными запретами и турнирами. Я сказала, что больше не буду играть. И ушла. И вот я здесь.
Я внимательно смотрю на Нину, неожиданно начиная испытывать гордость за нее. Наконец-то она сделала это, перестала играть по правилам родителей и поступила так, как хочет.
Немного улыбаюсь, протягиваю руку и переплетаю наши пальцы.
– Знаешь, что, – уверенно говорю я. –