Вообще-то Александр был потомком немецких переселенцев, перебравшихся в Россию при Екатерине Второй. За три века немецкая кровь изрядно разбавилась, и родным языком у Бергов давно стал русский, но тем не менее многие считали Александра немцем, тем более что ему были свойственны все канонические черты этой нации – любовь к порядку, пунктуальность, сдержанность. Со сдержанностью, впрочем, иногда возникали проблемы, и причиной тому были казацкие корни. Бабушка с материнской стороны, Анна Тимофеевна, происходила из старинного забайкальского казачьего рода Войлошниковых. От нее Александр унаследовал карие глаза и вспыльчивость, которая, как ее ни подавляй, время от времени проявлялась. Причем в самых неожиданных обстоятельствах.
Сегодня Александр был совершенно спокоен. Еще немного, минут пять-десять, и неприятный разговор закончится. Геннадий Валерианович вздохнет, скажет свое обычное «Вольному воля, спасенному рай» и отпустит Александра с миром. Подуется, конечно, дня три, а потом отойдет. Он вообще-то отходчивый и плохого старается не вспоминать.
– И в-пятых, у меня совершенно нет времени, – добавил Александр, загибая большой палец. – Все операции расписаны на два месяца вперед.
Об этом, впрочем, можно было и не напоминать. Но тоже ведь довод.
Александр разжал пальцы, давая понять, что закончил перечислять причины. Если Геннадий Валерианович все еще думает, что он набивает себе цену, то можно повторить все в более доходчивой форме. Рабочий день закончился, никаких планов на вечер нет, можно хоть до полуночи сидеть в кабинете главного врача и переливать из пустого в порожнее. Рано или поздно Геннадий Валерианович сдастся, но лучше бы, конечно, пораньше. Пререкания с руководством далеко не самый приятный вид досуга.
– Так-то оно так, – Геннадий Валерианович снова вздохнул и капитулировал. – Ох, не знаю, что сказать Соймонову…
– В нашей клинике работает столько высококвалифицированных специалистов… – как бы между прочим заметил Александр, желая немного подсластить Геннадию Валериановичу горечь поражения. – Можно сказать, что корифей на корифее сидит и корифеем погоняет.
Примерно так оно и было. В клинику «La belle Hélène»[1] врачей брали с большим разбором. Даже с очень большим, с огромным, можно сказать, разбором. Сюда вообще никого не брали в полном смысле этого слова, а настойчиво приглашали или переманивали. Устроиться в «La belle Hélène» по своей инициативе было невозможно, инициатива должна была исходить от администрации, то есть непосредственно от Геннадия Валериановича. В хедхантерстве[2] Геннадию Валериановичу не было равных. Он умел подать свою клинику, то есть обрисовать преимущества работы в ней, умел обаять, умел прельстить. И еще он никогда не мелочился, если, конечно, дело того стоило.
– Но он-то хотел, чтобы вы…
Договаривать Геннадий Валерианович не стал. Поморщился, словно кольнуло в поясницу или зуб вдруг заболел, покачал головой и сказал.
– Всего