В бабкиной библиотечке были, конечно, и книги о любви: рядом с Тургеневым и Буниным стояли яркие покетбуки из серии «Дамский роман» – как правило, сентиментальные повествования о страстных мужчинах и женщинах, которые после долгих и мучительных приключений наконец-то соединялись в экстазе любви. На взгляд Андрея, именно с этого момента и начиналось самое интересное, но сочинительницы чтива для женщин предпочитали ставить тут точку. Видимо, они были уверены: после свадьбы в жизни двоих наступает сплошная идиллия, освещаемая лучезарным счастьем, и все волнения и страсти – не для них. Читать такие книжки ему было скучно.
В комнате стоял полумрак: Настя стеснялась, что она обнажённая, и Андрей каждый раз уговаривал её оставить включенным хотя бы бра с тусклой лампочкой. Ещё она любила негромкую музыку, но на этот раз впопыхах он сунул в музыкальный центр какой-то диск, даже не посмотрев на название.
Приглушённые блюзовые мелодии не мешали им заниматься друг другом, но вдруг громко ухнул контрабас – и в комнату, ритмично покачиваясь, вплыл пёстрый караван звуков. Джазовые композиции в мгновенье ока заполнили всё пространство. Пронзительный, тоскующий саксофон, рокот бас-гитары, озорной смешок трещоток, знойный ритм барабанов – всё это будоражило душу.
– Странно, – сказала Настя. – Слышишь, как бьют барабаны? Будто шаманские бубны – дико, необузданно. Других инструментов не слышно. Они словно испугались, притихли. Остался только этот ритм – завораживающий, странный, волшебный.
– На джаз не похоже, – откликнулся Андрей. – Наверное, я перепутал диски. Впрочем, не помню, чтобы у меня нечто подобное было. Наверное, кто-то из друзей оставил.
– А мне нравится такая музыка, – Настя легонько постукивала костяшками пальцев в ритм мелодии. – Знаешь, это похоже на ветер, который всё время меняет направление: как бы ты ни отворачивался от него, он дует тебе в лицо, и увернуться невозможно – остаётся одно: идти напролом. А ветер срывает с домов крыши, гнёт к земле деревья, поднимает тучи песка и пыли, и при этом он – не просто стихия, он – это то, что скрывалось в тебе самом: темное и светлое, дикое и возвышенное, отчаяние и радость, жар и холод, – нечто такое, чего ты и сам о себе не знал. Это ритм твоей жизни!
Андрея поразило лицо Насти, которое наполовину закрыла тень от бра: оно словно разделилось на две части как маска древнегреческого театра – одна половина лучезарно улыбалась, другая была печальна. Когда девушка поворачивала голову, тут же происходила метаморфоза: тень и свет менялись местами, и то, что было радостным, покрывалось вуалью унынья. Смех и слёзы, горе и радость, отвага и страх, надежда и отчаяние смешивались, переплетались, менялись местами – и нельзя было с уверенностью сказать, что тень – это тень, а свет – именно свет, а не отражение луча солнца, допустим, от чёрной лаковой поверхности.
Он вдруг подумал, что всегда воспринимал