Мимолето (сборник). Георгий Махоров

пробелов в памяти над ним уже начали посмеиваться. Однажды стол нарочито громко сказал, что хозяева не доверяют старому комоду, как прежде, и шелковое белье теперь хранят в другом месте, чтобы не пропахло «мудрой» стариной. Комод не обращал внимания но то обстоятельство, что он стал объектом всеобщих насмешек. Даже глупые табуретки на кухне смеялись над ним как можно громче, не зная, что век их намного короче века комода. В тех табуретках не было никакого благородства, ведь сделаны они наполовину из пластика. В некоторых местах некогда красивый мерцающий лак сильно истерся, но это не расстраивало комода. Он гордо показывал всем печати времени на своем теле, в отличие от шкафа, который прятал уродливые трещины внутри себя. Всем казалось, что комод молчит, потому что ждет своего последнего часа. Комод действительно его ждал. Он хотел повторить подвиг старого буфета, который простоял на чердаке девятнадцать лет. Хозяева, боясь, что он скоро развалится, разломали его на мелкие досочки для камина. Буфет был горд, что последние минуты его жизни принесут его хозяевам пользу – им стали растапливать камин долгими зимними вечерами. Это очень нравилось детям, они разговаривали с каждой досочкой, прежде чем положить ее в топку. Комод тоже представлял себе такую судьбу. Лучше кремация, чем гниение в земле. А уж он-то не подведет, будет гореть ярко, сине-зеленым пламенем, издавая чуть терпкий аромат от натурального лака. Это что, маразм?

      – Ну почему сразу же маразм? Ты посмотри, здесь же глубокий философский смысл. Это же ясно морской свинке.

      – Значит, я не морская свинка. – Таня повертела листками, но продолжила. – Утром приехала машина, и комод вынесли трое рабочих. Шкаф злорадно улыбнулся. Еще бы, ведь теперь он самый старый, а значит и самый мудрый в доме. Стол сделал вид, что ничего не замечает. Братья-стулья, обитые темно-зеленым плюшем, понимали, в отличие от шкафа, что скоро их ждет такая же участь, и по их ножкам текли слезы. Только глупые табуретки громко выражали свои эмоции, на что старая этажерка сказала, что они вульгарны. Но табуретки продолжали щебетать бессмысленные фразы, типа «меньше народу – больше кислороду», «старость – не радость» и тому подобное. Комод гордо вышел из дома с помощью рабочих. Он отказывался верить в то, что его ведут на свалку. Он так хотел хотя бы еще немного принести людям пользы… Его привезли в небольшой дворец (он жил еще старыми понятиями, ведь это был никакой не дворец, а простая мастерская). Повсюду пахло свежей древесиной. Какой-то человек сказал, что что-то выйдет в копеечку. Что – не понятно… Комод очнулся через месяц. Он чувствовал себя прекрасно, как в юности. Сначала он подумал, что это и есть рай. Но вокруг него толпилось много людей. Все показывали на него пальцем и говорили, какой он красивый и благородный, и из какого редкого кедра он сделан. Комод стоял на пьедестале, окруженный со всех сторон красными толстыми веревками. Стоявший невдалеке чемодан из крокодиловой кожи тихо шепнул ему, что попасть в этот музей – большая удача и еще большая честь. В старом же его доме на столе лежала газета, и стол рассказывал всем последние городские