Дальнейшие рассуждения опираются на интуицию, методично проступающую в текстах многих русских мыслителей, что очередное втягивание восточнохристианской (восточнославянской) культуры в который по счёту – «псевдоморфоз» культуры фаустовской (под каким бы обличьем это не происходило ныне: вывеской «общечеловеческих ценностей», обеспечения коллективной безопасности блоком НАТО, гуманизмом, заложенным в Конституцию Единой Европы и т. п.) не принесёт сколько-нибудь ощутимой регенерации, которая бы вписала безнадёжно «отсталых» славян в ценностное пространство постхристианской Европы или Америки. Уловка выявится сама собою, ведь постхристианская евро-атлантическая цивилизация претендует быть носительницей «общечеловеческих ценностей», свободы, защитницей прав человека, а значит покровительницей всех тех, кто до них «не дорос» в силу различных исторических условий и обстоятельств.
Поэтому мы не можем согласиться с Н.А. Струве, который в начале 1990-х годов писал:
России предстоит, призывая варягов или подражая им, прежде всего пополнить колоссальный дефицит в цивилизации, угрожающий её бытию[10].
Подобная сентенция указывает на недостаточную культурную работу, на то, что как культурно-исторический субъект, мы – цивилизационная «недоросль», что нам ещё предстоит очередная модернизация (по лекалам той же евро-атлантической цивилизации), а значит и наша идентичность далека до своего полного завершения. Тем самым, желая понять себя, мы по-прежнему пребываем в силовом поле споров Чаадаева и Пушкина, Гоголя и Белинского, славянофилов и западников, Страхова и Соловьёва, Франка и Эрна, Бердяева и Ильина… Спора, идущего в русле выяснения такой определённости культур-цивилизационной принадлежности, которая бы снимала всякую неопределённость не только в настоящем, но делала «прозрачной» историческую перспективу с привязкой к многовековой традиции.
Проще говоря, в категориальное поле рассмотрения следует ввести понятие субъекта культурно-исторического процесса, который в качестве субъекта познания и деятельности занят основной процедурой в аспекте уяснения характера собственного бытия и аспекте уяснения бытия целого, – артикуляцией собственного предназначения в Истории.
Отсюда становится необходимой разработка понятия «культурная идентичность» как особого инструмента историософского дискурса о субъектах культурно-исторического творчества, – в условиях распада и трансформации прежних социальных целостностей в некие новые конфигурации, вплоть до победы «индивидуализированного общества» (З. Бауман). Данный ход мысли не предполагает умаления проблемы индивидуальной идентичности и связанных с нею процедур идентификации. Напротив, индивидуальная идентичность, если следовать всей логике становления нашей цивилизации, выявляется, закрепляется и транслируется благодаря наличию коллективной идентичности в виде среды её становления (смыслогенерирующего макросубъекта).
Поэтому