– Так ты думаешь, я не смогу? – пробормотал Мэт, сдергивая темную косынку, что носил на шее, прикрывая рубец от петли. – Корман, подбрось деревяшку и просто крикни «давай». – Юноша быстро завязал сложенной косынкой глаза и вытащил из рукава один из ножей. В наступившей тишине он слышал лишь дыхание зрителей. «Это ты-то не пьян? Да ты назюзюкался как сапожник!» И тем не менее Мэт вдруг ощутил свою удачу, почувствовал порыв, который обычно испытывал в игре, зная, какой гранью вверх замрут кубики, когда они еще катились. В голове у него чуток прояснилось. – Кидай же, – спокойно произнес он.
– Давай! – крикнул Корман, и рука Мэта хлестко дернулась назад, потом резко вперед.
В напряженной тишине громко и отчетливо раздались два стука: ударила в дерево сталь, а затем упала на мостовую мишень.
Никто не проронил ни слова. Мэт вновь опустил косынку на шею. На мостовой валялся обломок подлокотника, размером не больше ладони. В самой его середке торчал глубоко вонзившийся клинок Мэта. Похоже, Корман хотел повысить свои шансы на выигрыш. Что ж, ведь Мэт не уточнил, какой должна быть мишень. До него вдруг дошло, что он совсем позабыл назначить ставку.
Наконец один из людей Кадира хрипло воскликнул:
– Просто-таки удача самого Темного!
– Удача – лошадь не хуже прочих, оседлай да скачи, – сказал Мэт самому себе. Не важно, откуда взялось это присловье. Да и откуда взялась его удача, он тоже не ведал – лишь пытался как мог оседлать ее и скакать на ней.
Сколь бы тихо Мэт ни произнес эти слова, Дженрик поднял на него нахмуренный взор:
– Что ты такое сказал, Мэтрим Коутон?
Мэт открыл было рот, затем захлопнул его, так и не повторив фразу, как собирался. Слова ясно звучали в памяти. Сене совайа каба’донде аин довайниа. Опять древнее наречие.
– Да так, ничего, – пробормотал Мэт. – Просто сам с собой разговариваю. – (Зрители начали расходиться.) – Думаю, продолжать не стоит – уже темнеет.
Корман наступил на деревяшку, выдернул нож Мэта и принес его хозяину.
– Может, в другой раз, Мэтрим Коутон. Как-нибудь в другой день. – Обычно так айильцы говорили «никогда», если не хотели сказать об этом впрямую.
Мэт кивнул и вложил кинжал в ножны, пришитые к изнанке рукава. Так же случилось, когда он выкинул шесть шестерок двадцать три раза подряд. Ему не за что винить айильцев. Да и разобраться как следует нужно не только со своим везением, есть и другое. Глядя на Кормана и Дженрика, уходящих вместе с остальными, Мэт с легкой завистью отметил, что ни тот ни другой ничуть не пошатывались.
Запустив пальцы в волосы, Мэт тяжело уселся на парапет. Воспоминания, некогда беспорядочно набившиеся в голову, будто изюминки в кексе, теперь перемешались с его собственными. Одна часть его «я» знала, что родился он в Двуречье двадцать лет назад, но он также хорошо помнил, как возглавлял при Майганде фланговую атаку, опрокинувшую троллоков, и как танцевал при