Поняв, что жизнь никогда уже не будет прежней, Ева издала долгий воющий звук. Стожар внимательно прислушался к её вою.
– У тебя, часом, оборотней не было в роду? Уж больно натуралистично воешь… Ты не бойся сознаться… Мы, стожары, по легенде от керкопов свою историю ведём. Был такой народец, который у Геракла палицу и шкуру немейского льва одолжил. Геракл обозлился, в погоню кинулся, чуть их всех не перебил. А я так думаю, что смотреть Гераклу лучше надо было! Наверняка где-то в траве монетка медная лежала или огрызок. А он так сразу руки распускать – нехорошо!
– Так это ведь давно было!
– Давно. Но всё это в стожарских сказках осталось. А вот, к примеру, Карл Великий – ну в честь которого все правители стали называться королями, – был очень толстый. Но тогда большой живот был настолько в диковинку, что женщина, едва увидев толстого мужчину, сразу в него влюблялась. Думала, может, раз он такой толстый, то и я с голоду не помру, и детишки как-нибудь прокормятся. И вот он, этот Карл, настолько часто ел, что даже ночью у его кровати стоял золотой кубок с вином и на серебряном блюде лежал кусок жирного мяса. И тут однажды он просыпается, начинает шарить – и видит, что блюдо с кубком исчезли, а на их месте стоит деревянная миска с варёным горохом и горшочек с чистой водой. Ну разве не прелесть! За водой-то стожарам шут знает куда бегать пришлось!
Беседуя с Евой, Филат задумчиво поглядывал на неё. Соображал, решал для себя, сомневался. Словно усматривал в Еве что-то очень его интересующее, но вместе с тем и не знал, как к этому подступиться.
– Ножками… Ножками работаем. Стожара ноги кормят! – приговаривал он.
Ева стожаром не была, и его скорость выдерживала с трудом. Филат ловко петлял между домами, предпочитая тихие переулки оживлённым улицам. Если где-то попадался забор, он не смущался и быстро, раньше, чем Ева успевала испугаться, почти перебрасывал её через него. Потом и сам перебирался. В худых руках его таилась сила железа. Карабкался он с лёгкостью необыкновенной. Где можно было зацепиться хотя бы пальцем, он тут же цеплялся, перехватывался и карабкался дальше. А уж прыгучестью обладал кошачьей. На преграды выше своего