Вспышка не прошла ей даром; она закашлялась, потом зажмурилась и замерла, забившись в глубь одеял.
Я позвал ее по имени.
– У меня только та надежда, что я умру, – сказала она глухо, не шевелясь. – Ты веришь, что я буду тебя мучить, Разноглазый?
– Нет, не верю. Я ведь тебя не убивал.
– Нет, убил!
– Нет, не убивал.
Отвар в чашке, наверное, давно остыл, на его тёмной поверхности появилась тусклая плёнка. Я перевёл взгляд на сухие тёмные губы.
– Не убивал, – повторила она. – Верно. А за рекой думают, что нельзя убить, разбив сердце?
– За рекой нет возможности думать о таких вещах.
– Животные, – сказала она с отвращением.
С того места, где я сидел, можно было, повернув голову, увидеть часть окна. Плотно укутанное, оно не пропускало свет, но свет за ним был, это чувствовалось. Кусочек шторы зашевелился и вспух, словно с той стороны на него кто-то дунул. Я почувствовал движение воздуха.
– Я могла бы тебя проклясть.
– Да, наверное.
– Ты таких видел?
– Проклятых? Видел одного. Он тогда уже был не жилец.
– Нет! – Она забеспокоилась, сжала руки. – Живи долго, любовь моя! Дольше всех, кто когда-нибудь будет тебе дорог! – Она немного задыхалась, но, возможно, от болезни, а не гнева или важных, торжественно глухих слов. Паучок, собравшись с духом, побежал и исчез. – Я не хочу твоей смерти! Я хочу, чтобы тебе было больно!
– Очень жаль, – сказал я. – Ну так как?
Она молчала и думала, потом кивнула.
– Что нужно делать?
– Нужен фетиш. У вас есть что-нибудь дорогое… на память обо мне?
Она неожиданно покраснела, сунула руку куда-то под перины и извлекла серенькие с коричневым рисунком трусы.
– Вот те раз! Как же это я без трусов ушел?
– Вы торопились.
– Ну, хорошо. – Я помог ей сесть поудобнее. – Теперь сосредоточьтесь и проклинайте.
Она сидела молча, неподвижно, устало сжимая нелепую тряпочку. Она смотрела в сторону.
– Дышите глубже.
– Я не могу, у меня всё заложено.
– И голову поднимите.
– Так?
– И не моргайте.
Она опять долго молчала и думала.
– Да, – сказала она наконец. – Проклинаю. – Это прозвучало тихо, устало, почти виновато. – Не приходите больше. Не ходите на похороны. Вам всё расскажут.
– Я никогда не хожу на похороны. – Я придвинулся, наклонился и поцеловал её закрытые глаза. – Мне жаль, но вам просто не от чего умереть. Люди не умирают оттого, что им грустно.
В скверике у Эрмитажа стоял пикет защитников дикой травы. Я прочёл на аккуратном плакате:
ГАЗОНЫ УБИВАЮТ ПРИРОДУ.
СОРНЯКИ ТОЖЕ ИМЕЮТ ПРАВО НА ЖИЗНЬ!
Чистенькие опрятные пикетчики дали мне листовку: на блёкло-сиреневом фоне, в меланхолической китайской манере, тушью был