– Да, – говорю я.
– Фиг, миленький, – говорит Муха застенчиво, – у вас одеваются, чтобы отличаться, а у нас – чтобы быть похожими.
– Я и надел ватник, чтобы не отличаться. Ходит же народ в ватниках?
– Нет.
Он подвигал губами, прожёвывая это «нет», жёсткое и жилистое. Ему не хотелось глотать.
– А труба чем помешала?
– Люди решат, что ты смотришь к ним в окна, – объяснил Муха. – Ну, подглядываешь. Решат, что ты извращенец или хочешь что-то украсть.
– Зачем мне подглядывать? Как они вообще увидят, что я тут сижу?
– Они увидят всё.
Я видел, как он померк и напрягся, как проступил бледной краской стыд будущих ненужных унижений и кожа треснула морщинами под напором всего, чего он не знал, не ждал, не предчувствовал, не мог допустить или, допустив, связать с собой. Ему было ещё только неуютно, но завтрашний день уже искажал горем его лицо.
– Я здесь чужой, – сказал Фиговидец покорно.
– Что же будет там, где мы все чужие? – сказал Муха с огромным удивлением, впервые оценив масштаб проблемы.
Я посмотрел на Фиговидца.
– Ты можешь вернуться.
Фарисей гордо, отвергающе дёрнулся и налетел на один из трёх привезённых утром ящиков водки.
– Это что?
– Твёрдая валюта.
Фиговидец нагнулся, сунул руку, в руке появилась бутылка, в бутылке забулькало.
– Твёрдая валюта?
– Тверже не придумаешь, – успокоил его Муха. Он повернулся ко мне: – Трёх хватит?
– Нам больше всё равно не взять.
– Ладно, ещё же боны. Миксер говорит, что в принципе – (против его воли, это слово сделало отстранённой, подчеркнуто теоретической всю фразу) – их берут.
Он опускается на колени над картой, над красками и буквами, которые Фиговидец разметал по полу. Сияющая гармония святыни (карта лежит легко и просто, как умеют лежать только мраморные тела статуй или отдыхающие тела животных – как жизнью, кровью и воздухом наполненные незнаемым ими совершенством) озаряет его склонённое лицо и принимает в себя, растворяя, полную смиренной радости фигурку. Губы его шевелятся, словно читая; я уверен, что он не видит букв, не может сложить из них ни одного названия, он ослеплён ими, ему приходится зажмуриться, прежде чем начать рассуждать.
– Логически у нас два пути, – рассуждал Муха. – Ехать вдоль реки, полосой отчуждения, или ехать на север, на Гражданку.
Фиговидец поднимает от карты недоумевающие глаза. – Нет, – говорит он, – какая же тут логика? Зачем ехать на север? Мы вот