Вайгель достал из кармана часы «Минерва», открыл на «луковице» крышку и посмотрел на циферблат: до окончания оговоренного при заключении пари времени оставалось пятнадцать минут.
«Скоро очередная смена караула, осталось чуть больше часа. Нужно вовремя успеть покинуть бункер, чтобы этого не заметил офицер. Потом – теплая казарма и бутылка душистого рома. Зуфферт проиграл. Определенно проиграл», – подогрел себя радужной мыслью Ганс, но облегчения не почувствовал. Тряхнул головой, спрятал часы в карман и принял решение: «Зачем откладывать то, что давно ищет выход и становится вопросом самоуважения? Стоит ли бояться этого замороженного дерьма? Надо сделать всего лишь один шаг – раз и навсегда разрушить притаившуюся в подсознании боязнь!»
Он решительно подошел к саркофагу, протер рукавицей обледенелую поверхность стекла. Прильнул к нему лицом и тут же резко отшатнулся. Изо рта Ганса вырвался низкий захлебывающий звук. Шершавый язык страха облизал его внутренности.
На него смотрели два выпуклых желтых глаза с продолговатыми черными зрачками и зияющая бездна хищного оскала – пасть, покрытая рядами острых клыков, готовая разорвать и поглотить любого, кто окажется на пути.
– Что за… – голос солдата заметно дрогнул, лицо сковала маска отвращения и ужаса, будто оживший мертвец схватил его за голову обеими руками. – Ну и уродина…
Отблески разума в глазах существа имели мало общего с его явно звериной природой. Ганс мог поклясться на чем угодно – в этих глазах что-то жило, что-то таилось.
Сердце Ганса несколько раз скакнуло, как необъезженный жеребец, едва не вырвавшись из грудной клетки. Спина и руки покрылись гусиными пупырышками, а кожа на затылке натянулась, как на барабане.
Чертыхнувшись, Ганс резко отвернулся. И тут сердце так сильно сжалось, что он даже испугался – как бы не умереть. Закрыв глаза и тяжело дыша, он немного постоял, пытаясь изгнать из себя накативший страх.
Солдат тряхнул головой. Открыв глаза, он с удивлением осознал: панический страх немного отступил. И почувствовал неожиданный прилив сил и странную безмятежность. Как будто мантия ледяного спокойствия окутала его.
Ганс обернулся и протянул непослушную руку к саркофагу – к страшным выпученным глазам, к страшным клыкам. Коснулся ледяной поверхности стекла, почувствовав костяшками пальцев исходящий от него холод даже через кожу и мех рукавицы. И стукнул.
Сначала один раз.
Осторожно. Негромко.
Затем постучал сильнее, будто отбивал какой-то условный сигнал.
Мгновение – и глаза существа ожили: узкие зрачки неожиданно начали расширяться, словно попав в темноту, и в их зеркально-черной бездне вспыхнул огонь лютой