– Как обстоят дела за бортом? – Олег Яковлевич неопределенным кивком указал за окно. – Как здоровье Царицы? Не хворает ли, сердешная?
– Да что ей станется, она еще нас с вами переживет. – Косулин опять вернулся к тревогам сегодняшнего дня и помрачнел. – Смотрел сегодня у нее в отделении одного пациента…
И Косулин рассказал Паяцу о Косте Новикове, о своих сомнениях, о смутных воспоминаниях и Венечке. Паяц слушал и не перебивал.
Когда Косулин закончил свой рассказ, за окном совсем стемнело. Косулин говорил долго и путано, временами умолкая, задумываясь, потом начинал снова и снова умолкал. Паяц слушал.
– Мне кажется, вы драматизируете и преувеличиваете, Александр Львович, – наконец не выдержал доктор.
– Что? – Косулин опешил.
Паяц, конечно, ироничен, но, если дело касалось истинных переживаний, обычно был деликатен. Косулин считал, что Паяц был таким хорошим психиатром именно из-за этого своего интуитивного умения различать душевную боль. Эта же реплика доктора показалась Косулину жестокой. Он как будто споткнулся о нее.
– Ах, ну что вы сразу насупились, Александр Львович. Я не собирался вас задевать. – Паяц раздраженно отмахнулся от набирающей силу обиды Косулина. – Ну сами посудите: вот вы приходите, рассказываете мне про пациента, чья судьба вас так сильно взволновала, и что же вы хотите?
– Вы просто его не видели, я уверен, что он не оставил бы вас равнодушным… – начал Косулин.
– Напротив, напротив! – перебил Паяц. – Видел я вашего учителя! Я же его и оформлял в приемке.
– Вы?!
– Ну я, я. А что вы так удивились, собственно. Вот я, вот моя пижама. – Паяц извлек из-под себя полосатую пижаму, в которую облачался во время ночных дежурств. – И знаете, что я вам скажу, учитель этот ваш ничем особо не примечателен. Ну да, пламенная душа, энтузиаст и герой, что, кстати, вовсе не исключает особых чувств к детишкам. Такие, как он, всегда создают окружающим проблемы. Как будто они специально созданы, чтобы люди бросали свои дела и кидались творить геройства и злодейства, которые на деле оказываются простыми человеческими глупостями.
– Глупостями, значит… непримечателен, значит… – Косулин отхлебнул из кружки холодного чая и поморщился. – А что это вы так завелись, Олег Яковлевич?
– Потому что потому.
Возникает напряженная пауза. Паяц перекладывает вещи на своем столе – признак большого раздражения или волнения. Косулин снова отворачивается и смотрит в окно. Так проходит несколько долгих минут.
Пора домой, думает Косулин, но с места не двигается. Паяц заканчивает, наконец, перестановку на своем столе и тяжело вздыхает. Он собирается что-то сказать, но Косулин успевает раньше:
– Если вы собираетесь продолжать в том же духе, то самое время промолчать.
– Чую