Помимо врачей и санитарок, там же стояли сестры милосердия – монахини в темных одеяниях. Анджело узнал и священников из старого собора Святого Патрика, расположенного на Малберри-стрит. Священники поднимали руки к небу, утешая и поддерживая собравшихся. Отец Бернардо заметил его и благословил:
– Крепись, Анджело, все будет хорошо.
Перед ним стояла женщина, которая уже причитала высоким пронзительным голосом и рвала на себе одежды, не в силах справиться с горем. Глядя на нее, Анджело окончательно лишился мужества и отошел подальше. Внутри у него все переворачивалось.
Еще не так давно он и сам совершил это путешествие, пересек океан, не понимая, на кой черт оставил родину. И вот сегодня он стоит под дождем на пирсе, молясь лишь о том, чтобы его жена и дочка оказались в числе спасенных, чтобы этот кошмар кончился и он мог заключить своих близких в объятия.
Вереница катеров и лодок направлялась к плавучему маяку «Эмброуз» – люди на них рассчитывали первыми увидеть огни «Карпатии». На море ходили беспорядочные короткие волны, стелился туман. «Корабль на горизонте!» – разнесся вопль. Вдали показались очертания темной громадины с дымящей трубой. «Корабль идет!» – облетела весть толпу. Люди принялись вытягивать шеи.
Анджело постучал о землю промокшими башмаками, разминая затекшие ноги, и обхватил себя покрепче, чтобы не дрожать, а потом зажал в руке распятие, которое носил на шее, словно талисман. Господи, пусть только они будут живы!
Глава 23
Борясь с яростными порывами ветра и проливным дождем, после долгого перехода, еще больше затянувшегося из-за тумана, «Карпатия» пробилась сквозь шторм, миновала узкие проливы и вошла в нью-йоркскую гавань. Мэй и Селеста смотрели поверх волн на цепочку лодок и катеров, которые выстроились, чтобы приветствовать корабль-спасатель. Репортеры держали таблички с вопросами и предложениями заплатить за интервью с пассажирами «Титаника». Глухо щелкали вспышки: фотографы торопились сделать первые снимки выживших в катастрофе. На палубе «Карпатии» висела гробовая тишина; все молча и хмуро смотрели на берег, пока судно приближалось к пирсу.
– Мы собрали кучу зрителей, – наконец произнесла Селеста, но Мэй, погруженная в свои мысли, ее не слушала.
Этот момент должен был стать самым волнующим в ее жизни, думала она. Джо непременно перегнулся бы через перила и восторженно показывал бы на горизонт, где вырисовывались очертания большого города. Однако сейчас, глядя на высокие здания и мосты, рассыпанные на фоне ночного неба, Мэй не чувствовала ничего, кроме болезненного изнеможения. Она вовсе не желает, чтобы на нее глазели, проявляли к ней жалость. Ей хочется только