Смена. Илья Александрович Анастас

вместе гулять. Я верил, что скоро наступят времена, когда единственное, чем я буду огорчать маму, это то, что я не надел шапку, или за то, что я не забежал пообедать между уроками. Она бы тяжело вздыхала не от невыносимой боли, а от того, что у нее расклеилась туфля… В канун моего дня рождения, когда мне исполнялось шестнадцать, моя компания решила сделать мне подарок и вынести квартиру одного владельца магазина. У него, поговаривали, дома целые горы золотые. Все прошло как обычно: я залез ночью в окно, открыл дверь товарищам, и встал "на шухер" во дворе возле калитки. На что они там наступили, нажали или еще что, я не знаю, но сработала сигнализация и утро мы встретили в обезьяннике. На меня у ментов не было ровным счетом ничего, кроме того, что меня видели соседи, как я стоял "на шухере" возле калитки. Подельники объяснили, что они возьмут всю вину на себя, они не хотели мне жизнь ломать. Меня отпустили. Я побежал домой… В общем, я одумался после всего этого, в школу назад меня брать не хотели, устроился на автомойку, там до армии поработал, потом по контракту на три года остался, дальше вернулся и через одного хорошего знакомого, меня все-таки взяли в колледж, чтобы я хоть какое-то образование получил. Отучился с отличием… Как бы этого хотела мама… – Светлов утер нос рукавом рубашки. – Поработал тренером, хорошо у меня это получалось, меня вот сюда и позвали.

      – Ты что-то не договариваешь… Мама-то выздоровела?

      – Тебе нужно это знать? – голос Светлова стал серьезнее.

      – Я никому не скажу, поверь. – Смотря сквозь Светлова, пообещал Леша.

      – Утром меня отпустили. Я побежал домой. По пути захватил тортик. Он был еще теплым, свеженьким. Большие кремовые розочки, прямо как мама любит. Мне хотелось ее порадовать, это ведь ее праздник больше, чем мой. Дрожащими руками, стараясь не разбудить маму, я провернул ключ в замке, распахнул дверь. Было около девяти утра, я собрался идти будить маму в девять двадцать три – во столько я родился, именно в это время мама будила меня в детстве. Хватала меня на ручки, кружила, целовала в пухлые детские щеки. Мы, словно эскимосы, терлись с ней носиками. Она мне говорила: "сегодня главный мужчина моей жизни стал еще взрослее, вон какой тяжелый!" и с легкостью продолжала меня кружить. Потом мы шли к столу, она усаживала меня на колени. Мы задували свечи. Она думала, что я не понимал, как она помогала мне задуть их. Я чувствовал прохладную струйку воздуха маленьким ушком, когда она подносила свою голову к моему плечу. Я всегда загадывал всякую ерунду, как и все дети. Игрушку или машинку. Знал бы я, что через несколько лет мама заболеет, я бы из года в год загадывал только еще один годик ей пожить. Да, теперь я знаю, как бы я загадал. Как правильно загадывать. Сидя за столом перед тортом с тлеющими свечами, я понял, что слишком рано их зажег. Задувая их, чтобы позже повторить это с мамой, я случайно загадал желание. Нельзя их раскрывать, но оно уже исполнилось… Я загадал, чтобы мама больше не мучилась. Когда пришло время, я пошел к маме в спальню. Она лежала на простыни под одеялом. Утреннее солнце ярко светило ей на золотистые