Пересчитанные купюры легли в ларец, ларец спрятан в подпол. Дед вышел в сад. Он прошёл по дорожке, обогнул гору сорняков, полная луна на безоблачном небе светила и освещала каждый куст, каждую ветку, каждый листик. Намётанным глазом дед оценил урожай, прикинул, сколько раз надо будет съездить на базар, какие яблоки продать в первую очередь, а какие попридержать и подождать лучшую цену. Возвращаясь в дом, он споткнулся о сорняки, не добрыми словами вспомнил ленивых внуков, а заодно и сына с невесткой. Сон его был глубоким и спокойным. Утром он доел вчерашнюю гречневую кашу, приготовленную невесткой, предварительно обильно полив её молоком, взял в руку корзины для фруктов, пристроил на плечо стремянку и отправился снимать урожай. Ему надо было поспеть к первому автобусу, чтобы занять место получше. У порога он нагнулся, подобрал с земли сливу, потёр её о рубашку и надкусил, второй раз откусить от сливы ему не пришлось, сад был пуст.
ВИОЛОНЧЕЛЬ
На сцене стоял стул. Он стоял посередине и был хорошо виден из любой точки зала. Зал был пуст, и только присмотревшись можно было увидеть в партере, на самом последнем ряду, сбоку, торчащую из-за спинки впереди стоящего кресла макушку пятнадцатилетней девочки. Девочку звали Айна. Концерт давно закончился, гремя ведрами, по залу, между рядами ходили две уборщицы, они тихо переговаривались между собой, но акустика доносила их фразы в каждый уголок.
– Прима сегодня пела не так как на прошлой неделе, – говорила та, что повыше ростом.
– Виолончелистка, говорят, сменила ухажёра, – откликалась толстая напарница.
– Ей ли не менять!
– Так ведь не красавица, – недоумевала толстая уборщица с щёткой в руках.
– Зато как на сцене сидит! – восклицала высокая уборщица, елозя тряпкой по спинкам кресел.
– Да, сидит как королева, – соглашалась толстая.
– Платьишко последнее ей под заказ аж в самой Москве шили.
– Откуда знаешь?
– Слышала, как костюмерша билетёрше рассказывала, – высокая уборщица с тряпкой то ли возмутилась, то ли позавидовала.
– Ни кожи, ни рожи, а мужики как над мёдом вьются.
– Играет хорошо.
– Все так, – толстая уборщица со стуком опустила щёку в ведро.
– Она без инструмента мышь серая, а как сядет на этот стул, так и обворожит.
– Да, против слова не сказать. Я тут больше двадцати лет работаю. Всякое видела, – толстая уборщица подняла щетку и в сердцах махнула под креслом. Взлетевшая с пола программка отлетела к первому ряду партера.
– И слышала, – добавила уборщица с тряпкой.
– Слышала еще больше.
Девочка вжалась в кресло