Он сел в автомобиль. И, разворачиваясь через осевую, погнал обратно, как будто устремлялся по – прежнему вперед, сквозь ветер Джемила из приоткрытого окна, как некто по имени, хотя и по – прежнему в неопределенности своих положений, но уже не в распаде чувств, а в каком – то новом доверии к самому себе, что пусть да, пусть он не способен найти, пытается вспомнить и забывает, но зато теперь…
Зато теперь как будто это была уже другая весна, хотя и все та же от своей невозможности, и словно бы она отрывалась сама от себя и пыталась найти свою орбиту, и поскольку орбиты теперь не существовало, то весне как бы приходилось придумывать себя заново, и ее надежда уже не была ее слабым уделом, потому что весна теперь уже придумывала себя без надежды.
И солнечный ток уже проникал вслед за своим же темным сопротивлением, искал, как будто бы ищет сам себя, прикидывался, что не может найти, как будто бы верит в какие – то дурацкие сопротивления, как будто бы нет светлых напряжений…
И некто уже входил в комнату, в магазин, поднимался через заднюю дверь троллейбуса и подмигивал водительнице, дарил на день рождения директорше французские духи и спрашивал продавщицу, есть ли у нее кролики, целовал жену и радовался старой новой учительнице пения.
И теперь, появляясь на улице или в кафе, некто только усмехался, подмигивая налево, подмигивая направо.
И корабль с его пеплом – что только и осталось после той катастрофы на загородном шоссе – все никак не мог прийти от удивления в себя.
И корабль задумчиво отплывал вдаль.
Раздавленная весна
1
Порог, и все те же четыре этажа, ступеньки, по которым я поднимался с мороженым, чтобы стоять и лизать перед твоей дверью, ждать пока ты не откроешь. Так я невыносимо приезжал на электричке в Бирюлево – Товарное (название станции). Панельный длинный дом, перпендикулярный к улице, за которой железнодорожное полотно и все с ним связанное – рельсы, шпалы, пассажиры и поезда. И одним из