– Мне до всего есть дело. Я в курсе этой болезни. Ты не единственный среди моих знакомых, кто её подхватил.
– А ты-то.?
– Не волнуйся, такие вещи не в моём репертуаре. Я даже не знаю как.
– Тогда слава богу. Я никогда не хотел будоражить соседей. Особенно тебя, памятуя твой тогдашний возраст, да и всех остальных тоже.
Он надолго замолчал. Я тоже. В надежде, что он не вернётся к этой теме.
– Бобби Симан подрочил мне в седьмом классе. С этого всё и началось.
– Я знаю.
– Откуда?
– Ты сам тогда всем рассказывал. Всё было известно с самого начала.
– Вот как? Значит, я забыл.
– Прикольно.
Кто, как не Эдди научил меня этому слову – «прикольно».
– А ты в курсе, – начал я, – что папа у Бобби Симана был вампиром. То есть – педофил. Надеюсь, ты ещё помнишь наши кодовые названия. Бьюсь об заклад, что мистер Симан не давал своему Бобби покоя чуть ли не с пелёнок. Вот когда это началось.
– Очень может быть, – задумчиво вымолвил он, глядя на меня с любопытством, явно потрясённый моей осведомлённостью.
Постепенно разговор наш сделался ни о чём. Время от времени мы пытались его оживить, но как правило тщетно. Шутки не помогали. Наша встреча походила на диалог двух членов совета директоров.
Настроение падало, становилось пасмурно-серым. Бледнее некуда, почти бесцветным, беседа безнадёжно буксовала, делать было нечего.
Голос его долетал издалека, как во сне.
– Это было так давно, так давно, что…
Он разрыдался. Слёзы хлынули внезапно. Взрыв. Следом расплакался и я.
Какое-то время мы плакали вместе. Как в детстве.
Эдди должен умереть.
Мы понимали это оба. Но мы оплакивали не только его смерть. Мы оплакивали боль всего мира. А в этом мире столько страданий. А ещё мы горевали обо всех надеждах и неудачах. В особенности о собственных.
Чёрт его знает, как мы дошли до жизни такой? Так далеко от дома, и от самих себя, и той жизни, что была у нас впереди, пока мы были молоды.
Теперь все надежды иссякли. Полностью. Как широко мечталось нам о будущих подвигах, которые не за горами! Горы позади, а подвигами не пахнет.
Провал, провал. Сплошной провал.
– Я хотел стать хозяином усадьбы в южном стиле, – изрёк он сквозь слёзы.
– Это я помню, – поддакнул я. – А ещё ты мечтал стать крупным политиком. То есть мы все носились с этим постоянно – играли в политиканство. Сам-то не забыл?
– Конечно, помню, – в голосе Эдди была тоска.
– И всё это были игры, придуманные тобой. Как вожатый ты был грандиозен.
– Грандиозен? Ты в самом деле так считаешь, Берг?
Он до сих пор говорит мне «Берг», но это нормально. Ведь мы давние друзья и ценим друг от друга. И скоро он умрёт. Хочет говорить «берг» – пусть говорит «берг», это уже не имеет значения.
– Ты был великим вожаком, Эдди. Следил, чтоб чего не вышло. Вожатые как правило сачкуют. А ты следил.
– Старался. Где и как только мог.
– И небезрезультатно, –