Кто-то пишет прошения о помиловании, кто-то анонимки, кто-то корпит над исправленной версией «Майн кампф». Каждый рассказ Джона Фэи, как подметили американцы, содержит в себе мемуар, анекдот и манифест, подчас весьма радикальный.
В эпоху дефицита мне катастрофически не хватало сведений об этом человеке, не в плане «фактов биографии», а того, как работает его мозг, дьявольски хотелось узнать, как говорится, what makes him tick.
Теперь они доступны. Маячат перед вами, мозолят глаза людям, которые вряд ли станут такое читать, тем более расхваливать.
Это не перевод с большой буквы, а «кавер-версия» энтузиаста, дублирующего анекдот про Карузо и Рабиновича. Подойти к этой задаче по-иному, означало бы осквернить и сфальсифицировать нечто большее, чем несколько идиом и грамматических оборотов – подробнейший отчёт о банальности полиморфного ужаса, никак не связанного с достижениями науки и техники, диктующими свою железную волю коммерческим фантастам.
Воображение никак не задействовано в этом потоке не фильтрованных гностических «воспоминаний», время от времени приводимых в строгий порядок логикой опытного импровизатора.
Это не трафаретные «миры» раскрученных сочинителей. Это реальность реалиста Джона Фэи.
Как только обмен репликами начинает раздражать, тут же, подобно неоновой вывеске кинотеатра, вспыхивают слова Введенского: «Уважай бедность языка. Уважай нищие мысли».
Джон Фэи пишет «и о погоде». Каков бы ни был сезон, в нём всегда ощущается холод. Холод проникновения потусторонних форм жизни в царство искусственного климата, в салончик обогревателей и кондиционеров.
Феномен Фэи (пятый заголовок) уникален тем, что о таких людях узнают без подсказки. Звон акустической гитары просачивается из прошлого, подобно скрипу вывески в истории Декстера Уорда.
В моей душе играет блю-ууз
С тех пор как ты ушла с другим…
При переложении прозы музыканта на совершенно незнакомый ему язык важен ритм и темп. Ещё важнее укладка русского текста на мелодии песен, которые цитирует Фэи в своих рассказах.
Когда речь идёт о музыке на патефонных пластинках, очень важен элемент ухудшенного звука, эффект отдалённого присутствия, позволяющий окунуться во времена, где поют Эммит Миллер, Эдди Кантор, Текс Риттер – ещё живые.
Наши исполнители городского фольклора прошлых лет тоже воспринимаются только в плёночном формате. Тот же Костя Беляев – чисто советский аутсайдер иеретик-самородок.
Когда Фэи не находит подходящего слова в лексиконе, он выдумывает новое.
Константин Николаевич делал то же самое – в его версии «Ромео и Джульеты» фигурирует злодей Гемаль. И это намного интересней хрестоматийного Тибальда.
У Беляева «гемаль», у