Как и Цезарь, Катон впечатлял современников возвышенностью целей и умением убеждать. Но в отличие от диктатора он был аскетом. Катон следовал философии стоиков и выказывал презрение к роскоши: в частности, путешествовал пешком, а не в носилках, как прочие люди его социального слоя. Мог босиком пройтись по римской мостовой. Его портретный бюст показывает нам человека, серьезно и задумчиво глядящего вдаль.[70]
Катон верил в Республику – суровую, добродетельную и свободную. Республиканское правительство должно обращаться за советом в сенат, где все вопросы открыто обсуждаются самыми благородными, мудрыми и опытными римлянами.
Он полагал, что Цезарь заботится только о власти и славе, что ради своей карьеры диктатор уничтожит Республику. Как-то в гневе Катон назвал Цезаря «пьяницей», хотя в действительности прекрасно понимал, что к чему. «Цезарь один из всех берется за государственный переворот трезвым», – скажет он чуть позже.[71] Постоянные нападки на Цезаря однажды обернулись против самого Катона, заставив его покраснеть в сенате. Во время напряженного обсуждения Цезарю передали письмо. Заподозрив заговор, Катон потребовал прочитать письмо вслух – и тут оказалось, что это любовная записка от его сводной сестры Сервилии[72], [73].
Брут разделял неприязнь Катона к любому человеку, который монополизировал политическую власть. Они оба считали, что свобода требует разделения власти. Предком Брута, как и его дальнего родственника Децима, был легендарный основатель Республики, изгнавший в 509 г. последнего царя, а его предком со стороны матери считался Гай Сервилий Агала, убивший потенциального тирана в 439 г. Чтобы заявить о своем происхождении, Брут изобразил семейное древо в своем кабинете (tablinum), в дополнение к восковым маскам предков, которые бережно хранились в каждом знатном доме.
В отличие от Децима или чуждого интеллектуализму Антония, Брут разделял страсть своего дяди к философии, так же как, вероятно, и презрение к любовнику Сервилии – Цезарю. Едва ли Брута не задевали слухи о том, что он был внебрачным сыном Цезаря. Это вряд ли соответствовало действительности, ведь в год рождения Брута (85 г.) его «отцу» было только пятнадцать лет. Но по иронии судьбы эти слухи были очень полезны молодому политику в плане карьерного продвижения, даже если его мучила мысль о незаконнорожденности.
Бруту, таким образом, приходилось лавировать между Катоном и Сервилией. Это обстоятельство развило в молодом человеке не только склонность к компромиссам, но и – как выяснилось впоследствии – способность к предательству.
Между тем молодой Брут успешно выстраивал карьеру. В 53 г. он воспользовался своим постом квестора, чтобы ссудить жителей одного из городов