Нащупав препятствие, я с удивлением «узнал» кость. Скорее всего, берцовую – от какого сравнительно крупного млекопитающего, а возможно и человека.
«Все страньше, страньше…»
Местные пещеры, кстати, помимо необычной формы удивляли и не менее удивительной чистотой. Пыль, насыпи из мелких камней там, где они расширялись или пересекали пустоты куда более привычный формы. И тут – на тебе, после нескольких часов исследований, – кусок чьей-то ноги. Осмотревшись, я убедился: да, другие части неизвестной жертвы отсутствовали.
«Все-таки один единственный кусок чьей-то ноги. Неужели наконец-то нащупал правильный путь…»
Отложив кость в сторону, поближе к стене, чтобы опять ее «не найти», я перехватил секиру, и зашагал дальше. Лезвие оружия, которое досталось мне от канаанея практически убившего Катю, было из очень узнаваемого металла. Того же самого, что и мой давний кинжал, больше трех лет назад прервавший жизнь «немертвого» в Долине ушедших*, и так глупо потерянный еще через полтора года в подземельях Нойхофа*.
* * *
Последнее время я как мог, старался избегать Катиного общества.
Нет, она не перестала быть моим другом, но наблюдать за тем, как ее аура темнеет, а тело – просто иссыхает, и все это практически в режиме реального времени, – было слишком уж мучительно. Это ведь еще и подтачивало мою уверенность в себе.
После того, как я проникся ощущением бесшабашной вседозволенности, что внушал жреческий дар, и сама здешняя медицина, иная точка зрения на реальность была, что нож острый. В голову начинали лезть совсем уж неприятные мысли о собственной уязвимости. О том, что любой наконечник копья, меч, топор или кинжал в руках какого-нибудь ничтожества может оказаться смертельным и для меня тоже…
В общем, медленное угасание Кати было колодцем в такие глубины рефлексии, что заглядывать туда и одновременно заниматься полноценной подготовкой к походу, становилось трудновато. Девушка чувствовало все это, и не настаивала на прежних, ежедневных визитах.
И вот теперь, когда я уже смирился, что нужно всего лишь дождаться, а потом, пристойно похоронить ее, аптекарь Вис (чтоб его – Корявый), заявляет: все не так однозначно и есть годные варианты. Особенно для меня, чужака, выросшего вне традиционных фризских страхов о жизни и смерти, о героях, которым не дали спокойно умереть, а они вернулись и устроили друзьям и родне «веселую, но недолгую жизнь…»
В бывшем СССР благодаря Голливуду на слуху была лишь история о чудовище Гренделе*, но у фризов, как и земных скандинавов и германцев вообще, таких сказочек хватало. Да и воспринимались они, как вполне себе подлинные рассказы. Чем, как минимум в этом мире, они и были.
Совет, который аптекарь обсуждал в малетском трактире с кем-то из собутыльников, заключался в том, чтобы захватить (очистить от нынешних хозяев) или при удаче найти брошенный склеп, и временно