Русские травести в истории, культуре и повседневности. Ольга Хорошилова

шифрованных посланиях двух монархов почти не было ничего острополитического – всё вокруг да около. Иногда авторы позволяли себе откровения самого бытового характера. Елизавета, к примеру, жаловалась Людовику на плохое самочувствие, и отзывчивый король мгновенно отправлял в далекий Петербург своего лучшего доктора. В другой раз царица призналась, что страдает от тоски смертельной и спасти ее могут лишь две актрисы «Комеди Франсез», Лекен и Лекларон. Король, однако, в просьбе отказал, сославшись на то, что дамы принадлежат не только государству, то есть ему, но и публике, которая не в силах с ними расстаться. Ответ, кажется, не слишком обидел царицу, ведь в ее окружении уже был человек, способный развлекать, – Шарль д’Эон.

      Галантный, остроумный, знаток скабрезных парижских анекдотов, он пришелся Елизавете по сердцу. Она предложила ему остаться в России и поступить к ней на службу. Впрочем, вспомнив все самые изящные галантерейные сентенции, молодой человек увернулся от такого сомнительного предложения, поведав о разговоре в письме министру иностранных дел: «Я уверен, мне следует всегда стоять, повернувшись к Сибири спиной. Лучше я буду нуждаться, но служить Франции, чем получать 100 тысяч ливров, живя в страхе и рабских цепях».

      Д’Эон начал скучать по родине и в своих обращениях к министру все смелее намекал на то, что не прочь расстаться с Петербургом. Он выполнил все важные поручения, несколько лет беспорочно служил посредником в переписке между монархами и теперь стремился во Францию. В Европе гремела война, и ему, молодому патриоту, драгунскому офицеру, непременно хотелось попробовать себя в настоящем бою. К тому же Шарль плохо себя чувствовал в русской столице: у него развивались цинга и болезнь глаз, о чем он тоже доложил в министерство. Наконец его услышали. И отпустили.

      В августе 1760 года д’Эон покинул российскую столицу таким же подтянутым и безупречно мужественным, каким был четыре года назад, в начале службы при русском дворе. На нем были каска и элегантный мундир капитана королевских драгун. В Париже Людовик XV отблагодарил своего верного рыцаря: назначил пожизненную пенсию в две тысячи лир. Но кавалер, изрядно засидевшийся в северном холодном городе, пылко рвался в бой – он испросил разрешения присоединиться к войскам маршала де Брольи и помчался под Кассель. В славной баталии под Ультропом капитан получил ранение, а весной 1763 года участвовал в торжественном подписании мирного договора, завершившего Семилетнюю кампанию. За проявленную храбрость и дипломатическую хитрость д’Эона наградили орденом Святого Людовика. И отныне, где бы он ни появлялся, бело-золотой крестик на малиновой ленте украшал отворот его кавалерийского мундира. С ним он запечатлен и на гравированных портретах.

      Впрочем, известны и другие изображения: шевалье в чепце, дамском платье со смелым декольте, в оборках, кружевах и с орденом Святого Людовика, приколотым к лифу. И это не злые карикатуры завистников. Д’Эон действительно превратился