Честно скажу, ребята, пытаюсь я заставить себя по-христиански любить это быдло, но как-то не получается.
Вскоре в толпе я заметил такой же медленно движущийся объект. Это был Жека. И, как я помню, я сразу же заволновался. То есть, конечно, было странно, что он идет мне навстречу, но я точно помню, что заволновался как-то чересчур. Есть, есть у человека дар предчувствовать повороты в судьбе.
–Привет, старик! Ты куда идешь? – воскликнул мой друг, как бы не зная, куда я собрался.
–На гитаре собрался поиграть, – ответил я.
–На гитаре? – воскликнул Жека как бы страшно удивленный.
–Ты можешь толком объяснить, что случилось?
– А я и сам не знаю. Прихожу я во Дворец культуры, а мне не дают ключи. Говорят, больше не велено вас пускать. А кем не велено, почему не велено разве ж у них узнаешь.
Я успокоился – такое уже бывало, что не давали ключи репетиционной, но потом все выяснялось.
Но Жека продолжил:
– Но самое главное. Я тут же позвонил Сереге, чтобы Серега сказал папаше, чтоб папаша распорядился, чтоб нас пустили, а Серега сказал, что он больше меня не знает, чтоб я ему больше никогда не звонил.
По своей наивности я заволновался только о том, где мы до завтра возьмем барабанщика.
–А я уже придумал, – сказал Жека, – мы будем играть вообще без ударных. Мы будем играть в две гитары.
Гениальность этой мысли потрясла меня. Сам Саймон с Гарфункелом могли бы нами гордиться. Мы тут же пошли репетировать к Жеке. Но уж если не везет, так не везет до конца. Через час явилась его мамаша и прикрыла лавочку.
–Что это у вас за музыка дыр-дыр-дыр, – сказала она, – в цехе целый день шум, домой придешь, тоже покоя нет.
Так что репетиция кончилась тем, что мы распили флакончик, слушая Дэвида Боуи и восхищаясь им, и собой, и нашей новой идеей. Обсудили предателя Серегу, но расстраивались не очень. Честно говоря, давно чувствовали, что он не наш человек.
Потом я потащился домой. Было уже поздно. В архитектуре Девятки есть одна особенность – ее улицы освещаются не фонарями, а мощными прожекторами с крыш зданий. Я шел по пустым улицам в призрачном голубом свете прожекторов. Из-за этого моря огней Девятка с окраины города выглядит как что-то очень праздничное, как олимпийский стадион, или международный аэропорт. Может быть, по контрасту с городской окраиной, которая освещается только искрами редких трамваев, причем скрежет этих редких трамваев только подчеркивает тишину и заброшенность.
Анюта по ночам часто вставала и смотрела в сторону Девятки. Да, признаться, и мне из ее окна Девятка казалась очень приличным местом. Она мечтала, что я как принц из сказки увезу ее туда, где полки магазинов ломятся от колбасы. Хоть она и старалась не говорить мне об этом, но мечта эта была так сильна, что она иногда проговаривалась. Самой Анюте допуск в Девятку был закрыт. У нее был дядя, который во время