Я сослуживца недавно назвал
Мао – простите – Цзэдуном!
Но вскорости мы на Луну полетим, —
И что нам с Америкой драться:
Левую – нам, правую – им,
А остальное – китайцам.
«В тюрьме Таганской нас стало мало…»
В тюрьме Таганской нас стало мало —
Вести по-бабски нам не пристало.
Дежурный по предбаннику
Все бьет – хоть землю с мелом ешь, —
И я сказал охраннику:
«Ну что ж ты, сука, делаешь?!»
В тюрьме Таганской легавых нету, —
Но есть такие – не взвидишь свету!
И я вчера напарнику,
Который всем нам вслух читал,
Как будто бы охраннику,
Сказал, что он легавым стал.
В тюрьме Таганской бывает хуже, —
Там каждый – волком, никто не дружит.
Вчера я подстаканником
По темечку по белому
Употребил охранника:
Ну что он, сука, делает?!
«Она на двор – он со двора…»
Она на двор – он со двора, —
Такая уж любовь у них.
А он работает с утра,
Всегда с утра работает.
Ее и знать никто не знал,
А он считал пропащею,
А он носился и страдал
Идеею навязчивой:
У ней отец – полковником,
А у него – пожарником, —
Он, в общем, ей не ровня был,
Но вел себя охальником.
Роман случился просто так,
Роман так странно начался:
Он предложил ей четвертак —
Она давай артачиться…
А черный дым все шел и шел,
А черный дым взвивался вверх…
И так им было хорошо —
Любить ее он клялся век.
А клены длинные росли —
Считались колокольнями, —
А люди шли, а люди шли,
Путями шли окольными…
Какие странные дела
У нас в России лепятся!
А как она ему дала,
Расскажут – не поверится…
А после дела темного,
А после дела крупного
Искал места укромные,
Искал места уютные.
И если б наша власть была
Для нас для всех понятная,
То счастие б она нашла, —
А нынче жизнь – проклятая!.
Песня о сумасшедшем доме
Сказал себе я: брось писать, – но руки сами просятся.
Ох, мама моя ро́дная, друзья любимые!
Лежу в палате – ко́сятся, не сплю: боюсь – набросятся, —
Ведь рядом психи тихие, неизлечимые.
Бывают психи разные – не буйные, но грязные, —
Их лечат, морят голодом, их санитары бьют.
И вот что удивительно: все ходят без смирительных
И то, что мне приносится, всё психи эти жрут.
Куда там Достоевскому с «Записками» известными, —
Увидел бы, покойничек, как бьют об двери лбы!
И рассказать бы Гоголю про нашу жизнь убогую, —
Ей-Богу, этот Гоголь