По телевизору началась реклама. Глеб выключил его, отложил в сторону мобильный телефон, дисплей которого еще продолжал слабо светиться, обернулся и увидел жену. На его лице появилось выражение легкого замешательства, словно его застали врасплох за каким-то недозволенным занятием. В сущности, так оно и было, но Ирине не хотелось это обсуждать.
– Привет, – радостно улыбнулся Глеб. – Хорошо погуляла?
– Неплохо, – ответила Быстрицкая, роняя в свободное кресло фирменный пакет с ненужным купальником.
– А тут, понимаешь, такое дело. – знакомым извиняющимся тоном начал Сиверов.
– Понимаю, – перебила Ирина. – Ты позаботься о билетах, а я пока соберу чемодан.
Глава 5
Имя у Мигули было звучное, солидное – Аристарх. Несмотря на архаичность, Мигуле оно нравилось, поскольку придавало его владельцу хоть какую-то значительность – если не в глазах окружающих, то, по крайней мере, в своих собственных. Кроме того, в отличие от большинства других имен, переделать его на уменьшительно-ласкательный, пренебрежительный или какой-либо иной манер не представлялось возможным. Если Василия можно называть Васькой, Васяткой или Васенькой, Алексея – Лехой или Лешкой, Степана – Степкой, Стенькой и так далее, до тех пор, покуда в русском языке не кончатся суффиксы, то с Аристархом такой номер не пройдет. Кто не верит, пусть сам попробует хотя бы сократить это имя так, чтоб и язык не сломать, его произнося, и чтоб окружающим было понятно, что означает получившееся в результате такого сокращения корявое словечко.
Правда, толку от этого солидного имени было мало, поскольку Аристархом Мигулю никто не называл, а называли по фамилии – Мигуля и Мигуля. Вот ведь дал господь фамилию! Никакой клички не надо. Даже в колонии, где Мигуля мотал срок за квартирную кражу со взломом и аналогичное противоправное деяние, совершенное в магазине райпотребсоюза, соседи по нарам, не говоря уж о вертухаях, окликали его исключительно по фамилии. И дело тут было даже не столько в ее звучании, которым она и впрямь здорово напоминала кличку, сколько в полном соответствии внешнему облику. Был он низкорослый, щуплый, носатый, вечно небритый и обтерханный, с красными, постоянно слезящимися и моргающими глазенками – Мигуля, по-другому и не назовешь.
Единственным достоинством, которое за ним признавали все без исключения, были его золотые руки – ловкие, умелые руки квартирного вора, виртуоза отмычки. Правда, отмотав срок и многое претерпев в зоне из-за своей несолидной внешности и покладистого характера, Мигуля ушел в глухую завязку – как говорится, покончил с преступным прошлым и стал на путь окончательного исправления. Вернувшись из мест заключения с подпорченным здоровьем и с перстеньком чушка-парашника, вытатуированным на среднем пальце правой руки, он поселился вместе с матерью в ее однокомнатной хрущевке. Тогдашний участковый, как ни странно, поверил в искренность высказанного Мигулей желания начать новую жизнь, да не просто поверил,