В других какой-то смех притворный,
И все благословлял, и все в мечтах моих
Хранил я долго и упорно.
Но больше всех одно мне памятно… Оно
Кругом исписано все было.
Наместо подписи – чернильное пятно,
Как бы стыдяся, имя скрыло;
Так много было в нем раскаянья и слез,
Так мало слов и фразы шумной,
Что, помню, я и сам тоски не перенес
И зарыдал над ним, безумный.
Кому же нужно ты, нескладное письмо,
Зачем другой тобой владеет?
Кто разберет в тебе страдания клеймо
И оценить тебя сумеет?
Хозяин новый твой не скажет ли шутя,
Что чувства в авторе глубоки,
Иль просто осмеет, как глупое дитя,
Твои оплаканные строки?..
Найду ли я тебя? Как знать! Пройдут года.
Тебя вернет мне добрый гений…
Но как мы встретимся?.. Что буду я тогда,
Затерянный в глуши сомнений?
Быть может, как рука, писавшая тебя,
Ты станешь чуждо мне с годами,
А может быть, опять, страдая и любя,
Я оболью тебя слезами!..
Бог весть! Но та рука еще живет; на ней,
Когда-то теплой и любимой,
Всей страсти, всей тоски, всей муки прежних дней
Хранится след неизгладимый.
А ты!.. твой след пропал… Один в тиши ночной
С пустой шкатулкою сижу я,
Сгоревшая свеча дрожит передо мной,
И сердце замерло, тоскуя.
25 января 1858
Е.А. Хвостовой
(экспромт)
Добры к поэтам молодым,
Вы каждым опытом моим
Велели мне делиться с вами,
Но я боюсь… Иной поэт,
Чудесным пламенем согрет,
Вас пел могучими стихами.
Вы были молоды тогда,
Для вдохновенного труда
Ему любовь была награда.
Вы отцвели – поэт угас,
Но он поклялся помнить вас
«И в небесах, и в муках ада»…
Я верю клятве роковой,
Я вам дрожащею рукой
Пишу свои стихотворенья
И, как несмелый ученик,
У вас хотя б на этот миг
Прошу его благословенья.
1 февраля 1858
Мое оправдание
Не осуждай меня холодной думой,
Не говори, что только тот страдал,
Кто в нищете влачил свой век угрюмый,
Кто жизни яд до капли выпивал.
А тот, кого едва не с колыбели
Тяжелое сомнение гнетет,
Кто пред собой не видит ясной цели
И день за днем безрадостно живет;
Кто навсегда утратил веру в счастье,
Томясь, молил отрады у людей
И не нашел желанного участья,
И потерял изменчивых друзей;
Чей скорбный стон, стесненный горький шепот
В тиши ночей мучительно звучал…
Ужели в том таиться должен ропот?
Ужели тот, о Боже! не страдал?
12 марта 1858
В вагоне
Спите, соседи мои!
Я