Я со вздохом оглянулся на окружавший нас хаос: везде лежали и стояли глиняные сосуды, от небольших до таких, в которых поместилась бы пара людей. А также валялись черпаки, тряпки – большие и маленькие, чаши и чашки. Очень хотелось пить.
– А сюда, в Мерв – тогда он назывался Маргианой, – переселились его воины. Земли в те дни было много, – продолжал он. – Интересное было время – их даже не сдали в рабство. Мои предки, между прочим.
Темноглазая девушка за это время успела дважды вернуться и снова выйти, постепенно заполняя стол кувшинами, необычно большим числом чаш, а дальше принесла свежего хлеба и воды. Хлеб меня почему-то оставил равнодушным, а вот воду я начал пить сразу же и жадно.
– И это правильно, надо очистить рот перед тем, что вам предстоит, – назидательно заметил Адижер.
Тут на мой лоб легла нежная девичья рука, от холода которой я поежился, и озабоченный голос сказал:
– Отец, а эта рана, кажется, дает ему сильную лихорадку…
Тот запнулся, потом с неловкостью вздохнул и проговорил:
– Жаль. Мой уважаемый гость, вы ведь сейчас не будете пить много вина – надо ощутить ноздрями аромат, попробовать на язык, сделать маленький глоток – и всё. Это вас даже подбодрит. Дальше, как я уже сказал, к лекарю… Анахита, когда будешь выходить – скажи, пусть седлают мула… этого, с безответным характером, и двух парней поздоровее ему для охраны возьмем. А у воинов этого Красса в ранцах оказались черенки лозы из дома, с холмов империи Рум. И этот сорт – истинная драгоценность. Хотя он нелегок, ох, как нелегок, признает только самую дрянную сухую почву на западных склонах холмов – настоящее мучение. Но этот сорт сделал нас тем, что мы сегодня есть. Вот только пить такое вино молодым могут немногие. Это – новый урожай.
Первое, что я ощутил, – мощный аромат, который донесся до меня с немалого расстояния от первой из чаш.
– Если вы знаете, что такое вишня из Дамаска (я кивнул), но не засахаренная, а очень свежая – то вот это вы и ощущаете, – донесся до меня голос Адижера сквозь туман (лихорадка нанесла мне новый удар). – А на вкус – это не для слабых, язык вяжет, потому что у этого сорта очень толстая кожица. В некоторые дни по ночам у нас бывает холодно, и виноград таким образом защищается. Что вы еще ощущаете?
– Оно блестит, как масло. И очень густое, как сироп, – отвечал я сквозь туман.
– Да, правильно, – поощрил меня голос. – И это все, что можно сказать про такое вино. Но посмотрите, что с ним происходит, если дать ему постоять в запечатанном кувшине в подвале два года – да если еще, как придумала эта несносная девчонка, – он кивнул на дочь, – выжимать ягоды очень нежно, даже почти вообще не выжимать, дать им раздавить друг друга собственным весом.
И я ощутил появление сладкой нежности у корней языка, а также новые ароматы. Особенно один из них – совсем не легкий, напоминающий о потной шкуре лошади. Но и о чем-то еще.
Вы знаете, о чем мне говорит этот запах, – услышал я свой голос. –