Также я боялся ядовитых гадюк и пауков, в наших южных степях хватало такой опасной живности, но бог упас. Воду я набирал в пластиковую бутылку в найденном мною родничке, дарившем чистейшую и холодную воду в глубине оврага, по которому тёк ручеек.
На Донбассе такое не часто встретишь, там все роднички и речушки ушли в землю, в подрезанные шахтами поземные водные горизонты. Потом их выкачивали на поверхность мутным отравленным потоком и направляли в отстойники, едва ли не единственные открытые водоёмы в засушливой степи. Правда в последнее время, после закрытия шахт, вода стала стихийно выступать на поверхность, подтапливая низины и погреба местных жителей.
От этого радости было мало, для полива её было опасно употреблять, так как в одной из шахт был произведён ядерный взрыв, ещё при Союзе, и теперь к подземной опасной химии, в которой была едва ли не вся таблица Менделеева, вымытой из горных выработок, могла добавиться ещё и радиация.
Такая билиберда лезла мне в голову во время моего вынужденного одиночества, я как Робинзон Крузо шастал по степи в поисках пропитания. Часто моим рационом была молодая кукуруза и неспелые семечки, которые я воровал с обширных полей. От такой диеты живот подводило к позвоночнику, и я начал хищно посматривать на птиц и ящериц, не отказался бы и от змеятины, если бы мне попался безобидный уж или полоз. Но у меня не было огня и оружия, кроме камней и заострённой дубинки.
Поэтому нужда заставила меня идти к людям, я тщательно помылся в степном родничке, из которого пил воду эти дни и в сумерки вышел на стихийный придорожный кемпинг, где останавливались ночевать застигнутые ночью и усталостью дальнобойщики. Это была природная каменистая и лысая проплешина у шоссе в заросшей травой и кустарником степи, на ней стояли несколько фур длинномеров и в некотором отдалении от машин в небо выбрасывал искры уютный костёрок у которого грелись и готовили себе ужин несколько человек.
Меня встретили сначала настороженно, но безоружный, измождённый, оборванный тип не вызвал больших опасений у здоровенных и отчаянных шоферюг. В ответ на мою просьбу мне дали поесть и место у костра. Взамен мне опять пришлось рассказывать небылицы о своей жизни, про моё фиаско на кирпичных заводах Кавказа и трудной дороге домой в Вологду, но опытные мужики быстро потеряли интерес к неискренним россказням и меня больше не напрягали на эту тему. Они поняли, что встреченный ими человек непростой судьбы, со своим багажом за душой, делиться которым не может. А за свою долгую жизнь они видывали ещё и не таких.
Подозрительного типа, восточной наружности, они не стали сильно привечать, а дали мне хороший совет прибиться к ночевавшей здесь же бригаде строителей из Украины, едущих на заработки в Москву. И я отправился ломать шапку к другому