Его мобилизовали петлюровцы зимой девятнадцатого, Максиму тогда как раз исполнилось восемнадцать лет. В сентябре под Уманью он перешел к Махно и воевал у батьки больше года, сперва против Деникина, затем против Врангеля. Поздней осенью двадцатого, уже в Крыму, когда Врангель был разбит, части Четвертой армии красных окружили отряды Махно и потребовали их самороспуска. Кавалерии Махно тогда удалось выйти из окружения и даже вырваться из Крыма, но на пути к Гуляйполю ее все-таки настигли, и вот из того, последнего, боя вышли живыми и соединились с основными войсками батьки только три неполных сотни бойцов. Максим Багила в Гуляйполе не появился, и о том, где он провел следующие пятнадцать лет, не известно ничего. С конца двадцатых в Очеретах его уже не ждали, но в тридцать пятом, хромая, он вернулся домой и тихо прожил в родном селе почти два года. Это выглядело странно и непонятно, впрочем, в тридцать седьмом странности закончились, все стало на свои места: Багилу арестовали за шпионаж в пользу Румынии – якобы еще в двадцатых он уходил в Румынию с остатками частей Махно, но там оставил батьку, был завербован Сигуранцей и, получив задание, вернулся на Украину. Багиле дали десять лет, и – удивительно – через десять лет, в сорок восьмом, когда почти всем, отсидевшим свое, запросто добавляли срока и давали повторно уже не по десять, а по двадцать пять, он опять вернулся в Очереты. Но вернулся другим человеком. В селе это поняли, когда Максима Багилу арестовали, а потом немедленно, словно обжегшись, отпустили. Какие слова тогда были сказаны, кем и кому – неизвестно, но в Очеретах точно знали, что после этого за советом к старому не раз приезжал лично министр внутренних дел УССР товарищ Строкач. Причем министр приезжал как до своей недолгой опалы, случившейся весной 1953 года, так и после нее, до самого перевода генерала в Москву. А следом за ним потянулось к Багиле в гости и другое начальство.
Ивану дед Максим казался человеком непредсказуемым, а решения его странными. Вот запретил он сыну Семену ехать на Север, потому что он сам уже отработал там десятку, а двух забайкальских комсомольцев в семье быть не должно – одного хватит. И никаких слов о том, что там масштабы, перспективы, деньги, наконец, а Киев – глухое сонное болото, где без разрешения органов даже лягушки не квакают, старый Багила слушать не желал. Потому что на самом деле – однажды он не сдержался – причина была в другом.
– Я забороняю тебе мешать мою кровь казна с кем, – сказал дед Максим сыну в его последний приезд. – Ты украинец, у тебя кровь казацкая. Багилы еще с Сагайдачным Кафу брали и на Москву ходили. И ни с какими якутами я не породнюсь, хоть ты тут свою сраку на тын натягивай. А если жинка твоего дурного характера не вынесла и ушла от тебя, так это