– Заметьте, он приводит онимы на греческом или на коптском, которого тогда в помине не было. Как ни крути, а полтора тысячелетия, для восемнадцатой династии анахронизм. И как это они без гласных обходились? Попробуйте на этом языке произнести чего-нибудь? Бессмертие души, насколько понимаю, бескрайний внутренний простор. Ad infinitum. Вот и всё. А имя – Нефертити, знаете? Прекрасная пришла. Хотя с их точки зрения, я думаю, неправомерно. Когда нет времени, то можно ли сказать пришла, тем более о красоте? Нет, красота – идет, она у них вне прошлого, всё в настоящем.
Закончив предыдущую строку, сестра остановила своё стило над бумагой. Она пыталась угадать, чем кончится тирада, и ощущала взгляд начальства, который до печенок пробирал ее. По слухам, доходившим до нее со времени ее летальных отношений с местным ординатором, она была «пока свободна», причем еще такой наружности, что в ратном окружении психиатрических светил скучать не приходилось.
Думая о красоте, врачебный палец распрямился над столом и описал в горизонтальной плоскости петлю.
– Помилуйте, а что сейчас? Чего нам дал латинский мир с его плутократическим язычеством, и даже христианство? Memento, quia pulvis: помни, что ты прах! Да. А что-то всё-таки немодно? Аменхотепов с этой симптоматикой за полугодие ни разу не бывало!
– Akhenaton, – поправил он. – Уа’нрэ Н’фрхеп’рурэ. Как вам угодно.
Но врач смотрел на медсестру: как школьник, брякнувший чего-то у доски. Видимо, когда-то был отличником.
Сестра стесненно улыбнулась. Ее свободная рука в отглаженном и стянутом в запястье рукаве, как подчинившись внутреннему импульсу, легла на стопку аккуратно сложенных бумаг, поправила клееный фальц, – помедлив, поднялась и прикоснулась к лацкану халата на груди. Своими скрещенными пальцами, на безымянном – перстень с уреем, символизирующий власть, она, должно быть, подавала ему знак. Затем, из-под сведенных к переносице бровей взглянула. Узнала или нет?
На всякий случай он тоже улыбнулся ей. В ее чертах (значение сестра, как воспринималось это и рехит и немху в ту эпоху, в его душе не отделялось от – любимая) соединялись чувственные губы, и в складках рта была как вынужденная кротость. Это создавало в её облике полную противоположность той снисходящей неприступности, которой покоряла Нефр-эт. Сидевшая напротив напоминала ему Кийа, его вторую верную…
– Еще одну или вторую, верную? Первая, чего, вам изменяла?
Кийа-медсестра опять пытливо посмотрела. У него была худая шея, заметно выдававшиеся скулы, яйцеобразно вытянутый череп, который должен был бы придавать ему в глазах простонародья признаки богоподобия, и тощие лодыжки. В конце концов, мелькнуло в голове, они могли не полениться, через какой-нибудь портал проверить это.
Пока сестра возилась со своими записями,