Далека… далека… далека…
Несколько лет спустя жизнь подарила ей встречу с человеком, для которого она стала другом и опорой на всю жизнь.
16 июля 1924 г. Кинешма.
«Милая, дорогая, хорошая, золотая, единственная и любимая Антонина Николаевна! Только сейчас смог написать Вам это письмо. Как только приехал – тотчас меня закрутили, и почти все эти дни мы провели вне города на велосипедах. Ездили за 20 верст – катались, объедались земляникой и разными ягодами. А сейчас пошли страшные дожди с грозой и бурей – как будто бы я занес из Питера питерскую погоду. Приняли меня хорошо. Остановился там, где хотел. Несколько человек обиделись, что не остановился у них. Приехал я в субботу в полдень и хотя до сих пор нигде не бывал, уже в тот же день вечером разлетелась весть о моем приезде. Сейчас я спасаюсь и скрываюсь от знакомых и скоро удеру из города в деревню, как только пройдут дожди. В самом городе – скука и тоска. Люди мне не нужны, а кругом Кинешмы хорошо.
Здесь вдали – еще сильнее чувствую, как Вас люблю, мою единственную, золотую, нужную мне как воздух, как свет. Когда иду по полям, думаю – вот бы Вы были со мной… Я уже сильно загорел и чувствую себя бодрее. Целую Вас много, много раз, Ваши волосы, глаза, лоб, руки. Знаете, моя единственная и любимая, что так, как я Вас люблю, – я не любил никогда и никого уже не полюблю…»
К семейному архиву Б. П. относился очень бережно. Он хранил, порой, совсем незначительные бумаги и документы, которые сейчас приобретают особую значимость и смысл. Велись и «семейные записи», где одной, двумя строчками фиксировались наиболее значимые события.
«Всерьез, надолго, навсегда (1925 г.) – три слова о начале семейной жизни. Б.П. окунулся в литературную жизнь Петербурга после военной службы, отнявшей у него пять лет, и его короткие, дневниковые записи – как бы вехи в поиске своего пути – в итоге пути литературоведа-исследователя: «Зимой вел газетные кружки в «Ленинградской правде» (1926 г.), «Поступил в Гос. университет», «Зачислен лектором по художественной литературе в Губпросвет» (1928 г.), «Выдвинут в аспирантуру» и т. д.
В 1931 году он пишет в письме к жене: «Сейчас я пишу неторопливо (какое это хорошее чувство – писать неторопливо) и продумываю каждое слово (именно начинаю продумывать) и после долгого отсутствия этого – сейчас неторопливое продумывание приносит чувство почти физического удовлетворения. Короче, я медленно выздоравливаю, становлюсь самим собой. «Выздоравливаю», очевидно, в переносном смысле. Я весь этот прошлый период… торопился, работа была внешняя… Но сути-то не было, это я сам чувствовал очень хорошо. Все эти кружки, лекции и т. д. потому у меня (только у меня) и не срывались, потому что мы на них жили ряд лет, ибо надо было давать каждый раз что-то новое, может быть, интересное, но по-существу – в глубине я не шел.
Дома я один. Тихо. Балкон открыт. У нас дивно хорошо. В промежутке между окон в ванной голубиная мама снесла яичко и сидит на нем. Думаю, что будет маленький голубок».
В 39-м, после многолетнего перерыва Б.П. записывает: «Будем продолжать эти семейные записи. За это время случилось: 1935 г. – закончил аспирантуру и получил звание кандидата филологических наук.
Читаю в качестве доцента основной курс русской