У парковки нас встречал коронер, небритый и настолько мрачный, будто я приехала исключительно чтобы наплевать ему в оба глаза. Он всем своим видом показывал, что я затеяла ерунду, что не нужно мне смотреть на труп, а ему – лишний раз выходить на работу. Но в присутствии священника он не рискнул сказать мне ни слова, а значит, авторитет отца Джозефа был действительно велик.
Уже в коридоре при морге царил ощутимый холод – значительно превосходивший октябрьскую прохладу на улице. До меня наконец дошло, почему коронер разгуливает в куртке-парке, больше подходящей для зимы. Он покосился на меня чуть ли не со злорадством и ничего мне не предложил. Должно быть, он ожидал, что из-за холода мой визит сюда пройдет быстрее. Не дождется! Я из России, я в студенческие времена мини-юбку в декабре носила! Чести мне это не делает, но к морозу приучает.
Так что, как только открылась дверь, я первой вошла внутрь.
Зал был совсем небольшим и казался призрачным из-за синевато-зеленого света очень ярких ламп. Как будто я в другое измерение попала! Этот свет искажал цвета, иногда стирал тени, а иногда делал их особенно яркими. В сиянии ламп, продолговатых и круглых, тело покойницы смотрелось не человеком, а не слишком удачной куклой из воска и пластика.
Смерть и долгие дни, проведенные в этом подземном холодильнике, сильно изменили Тэмми. Она и на последних своих прижизненных фото выглядела не слишком хорошо, а сейчас передо мной будто лежала старуха лет семидесяти. Ее кожа выглядела серой и сморщенной, как осиное гнездо, изморозь дополнила седину в ее волосах.
И все же у меня не возникло ощущения, что это не она и меня пытаются обмануть. Это, вне всяких сомнений, была она. Просто на ее теле будто разом проступили все несчастья ее непростой жизни. Надеюсь, дочерям не позволили увидеть ее такой… Нет, конечно, нет. Это «представление» для меня – незваной и нежеланной гостьи в маленьком мирке Олд-Оукс.
Тэмми лежала на столе обнаженной. Это как раз не было частью «спектакля», это нормально: никто в моргах не заботится о достоинстве, оно для живых, а не для мертвых. Считается, что тело – это материал для работы, а личности, способной стесняться и смущаться, давно уже нет. Трупы стыдливо прикрывают только в фильмах, смерть не знает стыда.
Благодаря этому я могла рассмотреть все: не только следы вскрытия, грубые черные швы, которые на похоронах полагается прятать под одеждой. Серая кожа покойницы легко выдавала синяки на ее лодыжках и запястьях, уродливые ссадины на ее лбу – видеть я могла только часть, остальное скрывали волосы. Но и этого мне хватило, чтобы различить, как прогнулась, поддавшись силе удара, кость. Горло погибшей распухло и навсегда сохранило багрово-фиолетовый цвет.
Это