Едет он, зябнет… а я-то, печальная,
Из волокнистого льну,
Словно дорога его чужедальная,
Долгую нитку тяну…
Ей-то казалось, что нить жизни Прокла она держит в своих добрых и бережных руках. Да вот не уберегла, не спасла. И думается ей теперь, что нужно бы любить еще сильнее, еще самоотверженнее, так, как любил человека Христос, так, как любила Сына Матерь Божия. К Ней, как к последнему утешению, обращается Дарья, отправляясь в отдаленный монастырь за Ее чудотворной иконой. А в монастыре свое горе: умерла молодая схимница, сестры заняты ее погребением. И, казалось бы, Дарье, придавленной собственным горем, какое дело до чужих печалей и бед? Но нет! Такая же теплая, родственная любовь пробуждается у нее и к чужому, «дальнему» человеку:
В личико долго глядела я:
Всех ты моложе, нарядней, милей,
Ты меж сестер словно горлинка белая
Промежду сизых, простых голубей.
Когда в «Илиаде» Гомера плачет Андромаха, потерявшая мужа Гектора, она перечисляет те беды, которые теперь ждут ее: «Гектор! О, горе мне, бедной! О, для чего я родилась!» Но когда в «Слове о полку Игореве» плачет русская Ярославна, то она не о себе думает, не себя жалеет: она рвется к мужу исцелить «кровавые раны на жестоцем его теле». И когда теряет князя Дмитрия Донского супруга его Евдокия, она так же плачет об усопшем: «Како зайде, свет очю моею? Почто не промолвиши ко мне? Цвете мой прекрасный, что рано увядаеши?… Солнце мое, рано заходиши; месяц мой прекрасный, рано погибавши; звездо восточная, почто к западу грядеши?» И некрасовскую Дарью в безысходной, казалось бы, ситуации укрепляет духовно та же самая русская отзывчивость на чужое несчастье и чужую боль.
Дарья подвергается в поэме сразу двум испытаниям: два удара принимает она на себя с роковой неотвратимостью. За смертью мужа и ее настигает погибель. Но все преодолевает Дарья силой духовной любви, обнимающей весь Божий мир: природу, землю-кормилицу, хлебное поле. И умирая, она больше себя любит Прокла, детей, вечный труд на Божьей ниве:
Воробушков стая слетела
С снопов, над телегой взвилась.
И Дарьюшка долго смотрела,
От солнца рукой заслонясь,
Как дети с отцом приближались
К дымящейся риге своей,
И ей из снопов улыбались
Румяные лица детей…
Это исключительное свойство русского национального характера народ наш пронес сквозь мглу суровых лихолетий от «Слова о полку Игореве» до «Прощания с Матёрой», до плача ярославских, вятских, сибирских крестьянок, героинь В. Белова, В. Распутина, В. Крупина, В. Астафьева… В поэме «Мороз, Красный нос» Некрасов поднял глубинные пласты нашей веры – неиссякаемый источник выносливости и силы народного духа, столько раз спасавшего и возрождавшего Россию из пепла в лихие годины национальных катастроф и потрясений.
Начало 1870-х годов – эпоха очередного общественного подъема, связанного с деятельностью революционных народников. Некрасов сразу же уловил первые симптомы этого пробуждения и не мог не откликнуться по-своему на