Комната была средней величины, с выщербленным паркетом на полу, с грязно-серым потолком с обвалившейся лепниной. Обои были тоже не первой свежести, но их хотя бы завесили картинами… Заметила и несколько ню – «обнаженок», написанных, кажется, с одной и той же натуры. На самодельных деревянных полках лепились всяческие художественные предметы, в беспорядке лежали разнообразнейшие краски – в тюбиках, баночках, каких-то железячках. Кистей была тоже уйма… Посредине комнаты стоял мольберт. Меня смутил разложенный диван с постельными принадлежностями, я глянула на него вопросительно, и Иван Андреевич пояснил:
– Видите ли, дружочек, я здесь и живу с женой…
Вот те раз… Совсем не так представляла я себе жилище известного в городе художника. Как можно брать с него деньги, он же нищий… Мне стало не по себе. Сразу вспомнилось из выдолбленного почти наизусть «Золотого теленка»: «Между тем обитатели большой коммунальной квартиры номер три, в которой обитал Лоханкин, считались людьми своенравными и известны были всему дому частыми скандалами и тяжелыми склоками. Квартиру номер три прозвали даже Вороньей слободкой. Я не представляла, что на центральной улице большого областного города СССР существует подобная Воронья слободка. И хотя склок и скандалов было не слышно, однако номер квартиры был тоже три…
– Присаживайтесь, дружочек, вот в это кресло, – предложил художник. – Небольшой беспорядок. Но это не помешает работе.
Кресло жалостливо скрипнуло, лишь только я аккуратно присела на край.
– А вы знаете, настоящий-то Крылов был большой весельчак, – попытался замять неловкость художник. – Знаете? Однажды, когда он слушал в театре оперу, его соседом оказался какой-то меломан. Он притопывал в такт музыке, подпевал певцам, одним словом, мешал. «Безобразие!» – громко сказал Крылов. «Это вы мне?» – спросил сосед. «Ну как вы могли такое подумать! – ответил ему Крылов. – Это относится к тому господину на сцене, который мешает мне слушать вас».
– Смешно, – согласилась я. – Но, наверно, пойду… Я все-таки не натурщица, это так как-то все случилось… случайно.
– У каждой случайности есть своя цель, у каждого случая есть свой смысл… Никогда не задумывались? – тормозил меня художник.
– Ну… не знаю. Мало было случаев, чтобы выводить закон…
– Это да… молодость. Начинайте отсчет.
– Хорошо, – поднялась я со скрипучего кресла. – Вижу, у вас есть натурщица для обнаженки, а у меня совсем нет времени, диплом пишу. Простите за беспокойство.
– Да, для обнаженки, как вы выразились, позирует мне жена, моя муза… Знаете, у Ахматовой?
Когда я ночью жду ее прихода,
Жизнь, кажется, висит на волоске.
Что почести, что юность, что свобода
Пред милой гостьей с дудочкой в руке.
И вот вошла. Откинув покрывало,
Внимательно взглянула на меня.
Ей говорю: «Ты