Мало кто знает, но в Бурже Нурееву фантастически повезло: по каким-то причинам рейс в Москву откладывался на два часа. Если бы не это, Клара не успела бы приехать. Рудольф также воспользовался невероятной беспечностью сотрудников КГБ, которым было поручено не спускать с него глаз. Жанин Ринге говорила, что видела, «как они в баре опрокидывали одну рюмку коньяка за другой. Когда Нуреев начал отбиваться, парни стояли совершенно отупевшие! Мы всегда думали, что КГБ – свирепая организация. Но, как выяснилось, люди, работавшие в ней, зачастую не способны выполнить возложенные на них задачи. Неумно поступила и администрация Кировского. Если она действительно хотела добиться результата, ей не надо было предупреждать Нуреева об изменении маршрута именно в зале аэропорта. Надо было дождаться, когда он пройдет таможню, – подальше от глаз западных свидетелей! Рудольфа удалось спасти, потому что при этой жуткой сцене присутствовали его французские друзья, среди которых были журналисты»30.
Добавим еще один несомненно удачный штрих: благосклонное отношение к Нурееву французских полицейских, один из которых, дивизионный комиссар, был большим любителем балета, а другой, Григорий Алексинский, – сын белого офицера, покинувшего Россию в 1917 году. И наконец, что тоже немаловажно, в крайнем случае Нуреев мог бы рассчитывать на вмешательство Андре Мальро, очевидное, но ни в коем случае не официальное.
Официальная историография склонна рассматривать переход Нуреева как внезапный и неожиданный. Да, он бредил Западом, но идея остаться во Франции никогда бы не пришла ему в голову, если бы не провальные действия КГБ, подтолкнувшие его к ней. Эта версия в то время устраивала всех. Для Рудольфа спонтанность его поступка позволила ему избежать роли отпетого диссидента и таким образом уберечь своих близких, оставшихся в СССР. Для французского государства импульсивная просьба о политическом убежище также была удобоварима, ведь генерал де Голль в шестидесятые годы развивал политику добрососедства с Москвой. Ну и, наконец, для КГБ речь шла о минимальных потерях, поскольку Нуреев был «всего лишь артистом балета».
Однако насколько спонтанной была его «спонтанность»? В Ленинграде, за несколько дней до отъезда во Францию, он говорил своим друзьям, что понимает «невозвращенцев». Он встречался с Валерием Пановым, знаменитым танцовщиком из Ленинградского Малого театра оперы и балета, которого насильственно отправили в СССР из Сан-Франциско, потому что во время американских гастролей тот проявлял (как и Нуреев во Франции) «слишком большой интерес к западной жизни»31. Валерий Панов рассказывал в своей автобиографии, что Нуреев приходил к нему за месяц до своего отъезда в Париж. «Он дождался меня после репетиции и спросил, что же на самом деле произошло со мной в Америке и что было потом…»32.
По приезде в Париж желание остаться поселилось в Нурееве довольно быстро,