При свете Жуковского. Очерки истории русской литературы. Андрей Немзер

поперву выступать в роли умудренного наставника. (Гнедич упоенно играл эту торжественную роль, а младшие собратья ему охотно подыгрывали – почтительные послания высокому служителю муз адресовали и Пушкин, и Баратынский, и Рылеев, и Плетнев.) Но, как и Дельвиг, Гнедич был в первую очередь поэтом, а уже во вторую – второстепенным персонажем пушкинского мифа. Потому принужденно (куда денешься) привожу бог весть сколько раз повторенные строки: «О ты, который воскресил / Ахилла призрак величавый…», «Слышу умолкнувший звук божественной эллинской речи…», «С Гомером долго ты беседовал один…». Хотя все это сущая правда – и призраки воскресил, и звуки…

      Только не было бы у нас двадцати четырех песен единственной русской «Илиады» (от «Гнев, богиня, воспой Ахиллеса Пелеева сына / Грозный, который ахеянам тысячу бедствий соделал…» до «Так хоронили они конеборного Гектора тело») без веры Гнедича в божественную суть поэзии и собственное высокое предназначение. Без любви к русскому языку и стиху. Без предощущения бессмертия. Потому Пушкин, в разные годы по-разному отзывавшийся о Гнедиче, сказал о нем совершенно всерьез и предельно точно: Таков прямой поэт.

2009

      Осчастливь меня, несчастливого!

      Денис Васильевич Давыдов (1784–1839)

      Действительно ли Денис Давыдов придумал в 1812 году партизанскую войну – вопрос спорный. Скорее нет, хотя действовал тогда он храбро и успешно, на приоритете своем настаивал упрямо и задиристо, а в российском мифопоэтическом пантеоне навсегда прописан поэтом-партизаном. Гусаром – то ли в щегольском ментике, то ли в неуставном чекмене, но непременно с усами. Неоднократно допрежь всяких битв воспетыми.

      Вместо зеркала сияет

      Ясной сабли полоса:

      Он по ней лишь поправляет

      Два любезные уса.

      Ясно, что не в одних усах тут сила, но и обминуть их так же невозможно, как арак, табак, саблю и вольность.

      Ради Бога, трубку дай!

      Ставь бутылки перед нами!

      Всех наездников сзывай

      С закрученными усами!

      ……………………………………….

      Бурцов, брат! что за раздолье!

      Пунш жестокий!.. Хор гремит!

      Бурцов, пью твое здоровье:

      Будь, гусар, век пьян и сыт!

      Самая позорная кара за небрежение гусарским обычаем:

      Пусть мой ус, краса природы,

      Черно-бурый, в завитках,

      Иссечется в юны годы

      И исчезнет, яко прах!

      Ус как честь – пропадают вместе:

      Пусть фортуна для досады,

      К умножению всех бед,

      Даст мне чин за вахтпарады

      И Георгья за совет.

      И подумать о таком жутко, но, к счастью, оснований для тревоги нет. Вслед за бивачным пиром непременно грянет другой:

      Пир задорней, удалее,

      И шумней, и веселее…

      Нутка, кивер набекрень,

      И – ура! Счастливый день!

      В 1804 году, когда двадцатилетний Давыдов веселил собутыльников-однополчан пиитической гусарщиной, пороха он не нюхал. Но ни его дальнейший опыт (а Давыдову воевать довелось много и всерьез),