– На еврейском кладбище, у окраины. Деревянный крест, на нем лента с ее волос. Рядом с ней – отец… Анечка, родная, ты береги себя… Может тебе удастся пережить эту войну, тогда похорони их как положено… Пусть хоть на небе они обретут покой.
На этот раз офицер не стал разговаривать со мной, он подошел к Саре и со спины грубо толкнул ее прикладом в плечо. Сара дернулась и едва не упала на меня.
– Работать! – гневно воскликнул он.
– Ступай, – прошептала мне Сара. – И пусть небеса хранят тебя!
На прощание Сара поднесла мою руку ко рту, и делая вид, что целует мою ладонь, что-то сплюнула. Когда я отошла, я разомкнула руку и увидела у себя на ладони золотой медальон. Внутри оказалась фотография Сары и ее родителей. Я сглотнула слезы и спрятала кулон в карман.
Из города, я сразу направилась на кладбище. Мне пришлось пройти несколько километров. Я стерла ноги в кровь, и едва двигалась, когда дошла до ворот закрытого города мертвых.
Прежде мне не доводилось ступать на мертвые земли. На земли, в которых покоились тела умерших людей. Оттого сердце мое забилось сильнее, когда я на дрожащих ногах шла мимо усеянного крестами поля.
Где-то вдалеке завыла собака, но я не испугалась, а упорно продолжала идти дальше. На самой окраине, в том месте, что указала Сара, я нашла одинокий крест, на котором болталась красная лента моей сестры. Со слезами я припала к ее могиле и пролежала там несколько часов. Я плакала и просила у нее прощения. И мне хотелось умереть прямо здесь, у того самого креста, рядом со своей сестрой.
Солнце уже садилось, когда я очнулась и поняла, что мне пора возвращаться. Генрих наверняка уже вернулся, и, обнаружив мое исчезновение пришел в дикую ярость. Я шла по дороге ведущей в город, и в мыслях думала о том, что дом Генриха, в данный момент единственное место, куда я могу прийти. Во всем мире, кроме него у меня никого не осталось.
Я чувствовала себя бездомной собакой, которая не любит своего хозяина, но только за то, что он ее кормит и иногда гладит по шерсти, возвращается к его ногам. И я возвращалась к ногам того, кто так или иначе виновен в смерти моей сестры. Да, не он стрелял, но он принадлежал к тому народу. Он был моим врагом, но он же стал моим хозяином.
Когда я пришла в город, уже стемнело. Я быстро дошла до дома, и стараясь не шуметь, вошла через заднюю дверь. Но проскользнув незамеченной в свою комнату, я к своему ужасу обнаружила там Генриха. Он сидел на стуле возле окна, в руке его блестел пистолет. Едва я вошла, он поднялся и направил оружие на меня. Я замерла. Генрих тоже не шевелился.
– Где ты была? – гневно спросил он.
Я не отвечала.
Генрих шевельнул пальцем, раздался щелчок. Генрих повторил вопрос более настойчиво.
Я продолжала молчать. Я смотрела на него неподвижным взглядом, прямо в глаза, прямо в самую глубину его черной души и мысленно молила выстрелить.
Возможно тогда, он почувствовал мою решительность, и выругавшись убрал пистолет. Сделал шаг в мою сторону, занес руку и со всей силы ударил меня по