Маленький дом на окраине Иерусалима помнил многое. Помнили и обитатели его. И вся жизнь этих людей как бы переместилась в прошлое, которое стало для них вечностью – вечной болью и вечной загадкой. Каждый раз, накрывая на стол, они вспоминали, что здесь Он сидел в последний раз, отсюда вышел, чтобы больше не вернуться. Приходили, садились ученики Его и молчали, ибо нечего было им сказать здесь, где все было наполнено сердечным трепетом. «Любите друг друга» – казалось, проносилось в воздухе. Тихий ангел накрывал их безмолвием, которое говорило больше слов, и Он был здесь, они чувствовали Его. И смотрели друг другу в глаза – и видели Его взгляд. И отводили взоры от нестерпимой нежности и любви. И не знал мир – ни до ни после – такого великого молчания братства…
Никакой духовный Учитель не может прийти туда, где его не ждут. Самые великие приходили к тем народам, где ожидание напрягало сознания множеств настолько, что так называемая обычная жизнь – простое существование – уже теряло смысл, если не было наполнено устремлением к высшему. Напряжение ожидания чего-то бесконечно важного, напряжение до такой степени, что на любой зов человек бывал готов вскочить и бежать – встречать Мессию. Можем ли мы представить себе состояние сознания тех, кто готов был увидеть посланца Господа, а то и Его Самого, идущего по родной улице?!
Но именно в воронку этого страшного ожидания втягивалась масса желающих поживиться за его счет – шарлатанов, магов, колдунов, бродящих по дорогам и собирающих мзду за явление «чудес». Сколько их было до истинного Явления? Сколько лет и столетий после еще будут шататься они по дорогам, а навстречу им будут выходить такие же ждущие и лелеять мысль – не Он ли? А Он уже был, уже пришел и прошел. Тихо и незримо состоялась эта Судьба, почти не замеченная ни самим народом, ни власть предержащими, ни миром. Но время уже поделилось на нашу эру и то, что было до нее. И весь накал ожидания уже взорвал тихое бытие – свершилось!
Следом были те, кто понес дальше этот светильник – Свет Вечности. И нужно было не заменить его на мелькающие огоньки светлячков, на мерцание гнилушек, наполнявших «духовную» жизнь. Надо было донести весть о главном – Благую весть – Евангелие. И из уст в уста передавались слова – как когда-то передавались притчи Соломона, короткими фразами, полустихами. Кто-то помнил одно, кто-то другое, третье. Вместе слагали мозаику из драгоценных камней Его слов. Что-то, может быть, они записали еще при Его земной жизни, что-то позже. Казалось, что важнее всего сохранить Его слова, и только позже, много позже словно спохватились – а где же Он Сам?
Говорить о Нем – то есть о том, что понимается под Его земной жизнью, – казалось не очень важным, ибо Он для них никогда не умирал, кроме тех нескольких дней от погребения до Воскресения. Ибо каждый день теперь был наполнен Им, Его присутствием. В любой момент могла открыться дверь – и вот Он на пороге, родной и до боли, до последней черточки знакомый, и уже иной – в Вечности. Будешь ли вспоминать об ожидании Возлюбленного, если Он уже здесь?
Важнее было донести до других Радостную весть о спасении мира и дать им путь к этому спасению. И потому первая по времени написания, самая ранняя книга Нового Завета была не о прошлом, а о будущем – Апокалипсис! Нужно было объяснить – время близко; надо было пробудить, взорвать спящие сердца – покайтесь, «приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему» (Мк 1.3), ибо время близко!
Слова Спасителя собирали. Возможно, записывал их в числе других и Левий Матфей. Логин эти ходили по рукам, переписывались, дополнялись – рукописи жили своей особой жизнью, рассыпаясь на отдельные части, соединяясь, – каждый раз новые, непредсказуемые. Это и было первое письменное свидетельство о Нем, практически до нас не дошедшее и лишь понемногу восстанавливаемое учеными[1].
Были ли другие записи? Несомненно, но опять же не о Нем, а о словах Его, об Учении. Важное, сокровенное, тайное – то, что хотели сохранить ученики, – не сохранило Время. Оно оставило только то, что могло войти в сознание человека тех лет и не разрушить его, не убить величием тайны, не спалить страшным невыносимым пламенем Высшего Божества. «Лица Моего не можно тебе увидеть, потому что человек не может увидеть Меня и остаться в живых» (Исх 33. 20), – говорит Бог Моисею и мог бы сказать всем остальным.
Потому молчат апостолы, но молчат только для нас, ибо сказанное уже сказано, и записанное записано в Вечности, и нет документа более прочного. Кто же говорит? Говорят семьдесят – те ученики, которые были рядом. Древнейшее Евангелие, как уже признано большинством ученых с середины XIX века, – Марка, ученика, друга, сотрудника и спутника Петра. По свидетельствам очевидцев,