Стрельба смолкла, вернулось ощущение времени и пространства. Не останавливаться.
На Пятьдесят шестой улице я повернул на запад. Я не ходил по этой улице раньше – никаких сомнений, но она, как две капли воды, напоминала десятки других таких же: волна разрушений сделала манхэттенские улицы одинаково серыми и безжизненно-холодными, будто безумный художник огромной кистью разукрасил весь город страшным орнаментом. Я прошел мимо почтового грузовика; возле такого же мы познакомились с Калебом. Внутри было пусто, ни одного живого существа, только снег и пепел.
На следующем перекрестке я краем глаза заметил шевельнувшееся отражение в треснувшей витрине магазина. Я как раз повернулся спиной к противоположной стороне улицы, и вдруг по блестящей зеркальночерной поверхности скользнула тень.
Люди? Нормальные люди, которые пытаются разобраться в том, в чем разобраться нельзя? Как они отреагируют на меня? А если мои ответы на вопросы, которые они зададут, не придутся им по душе?
Теперь я мог рассмотреть их. Охотники. Заразились совсем недавно и еще не научились драться и убивать. В теплой зимней одежде, к тому же дорогой: в прежней, нормальной жизни эти люди привыкли следить за собой и выбирать лучшее. Но они стали Охотниками и даже в самых роскошных шмотках выглядели дикими, свирепыми животными. Я невольно улыбнулся. Вот они вышли на открытое место. Успею убежать… Как и следовало ожидать, мое появление их обрадовало. Эти шестеро были из когорты тех, кто жаждал крови. От вынужденного заточения они совершенно обезумели.
Я помчался по Седьмой авеню, а Охотники за мной. Им было трудно: за две недели мышцы отвыкли работать, – но боль и напряжение во время бега только злили моих преследователей, а жажда безжалостно гнала вперед.
Заворачивая на Сорок четвертую улицу, я поскользнулся на льду и споткнулся о дорожный знак: согнутый и засыпанный снегом, он перегораживал тротуар. Вперед! Подняться и бежать вперед! На Девятой авеню я притормозил и оглянулся: Охотники нагоняли меня.
На юг, мне нужно на юг! Я бежал на пределе возможностей, скользил и пытался сохранять равновесие, спотыкался, падал, вставал и возобновлял бег. Руки и ноги работали как поршни, сердце толчками качало кровь. В конце квартала я свернул налево и оглянулся: пока не видно…
Вдруг они показались на дороге. То ли зрение сыграло со мной злую шутку, то ли воображение, но казалось, что они ни капли не устали – просто бежали, с каждым шагом сокращая расстояние между нами.
Ноги налились свинцом, но я заставил их повиноваться. Отшатнулся за угол, повернулся и побежал.
На углу Десятой авеню торчала нелепая уродина в