Мне даже душу омрачали
Иные думы и печали,
Ни чувств, ни мыслей дорогих
Не занимал я у других.
То, чем я жил, ценил не каждый.
Всегда один.
Alone
Quarantine
James Phelan
© James Phelan 2011 This edition is published by arrangement with Curtis Brown UK and The Van Lear Agancy.
© Издание на русском языке, перевод на русский язык, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2013
1
Утром мы хоронили самку снежного барса. Над землей клубилась предрассветная дымка; на холодном зимнем Манхэттене было необычайно тихо – такого гнетущего беззвучия я еще ни разу не ощущал. При сером утреннем свете, в котором окружающий мир казался совершенно бесцветным, мы выкопали яму. Рядом, на белом снегу, чернел холмик смерзшейся земли на могиле первого барса, похороненного накануне.
Рейчел, взвалившая себе на плечи бремя заботы об обитателях зоопарка, не настаивала на похоронах, закопать барса нас убедила Фелисити. Может, она пыталась таким образом задержать меня – вдруг я передумаю уходить; или надеялась на чудо, на то, что появятся люди и спасут нас. Только вот мы не знали наверняка, остались ли кроме нас другие нормальные люди, не знали, где их искать, сколько их. Именно поэтому я не имел права отсиживаться за надежными кирпичными стенами зоопарка: чтобы выжить, мы должны были сами действовать, сами искать.
Как умели, без лишних слов и эмоций, мы закопали снежных барсов в вольере, где они раньше жили. У Фелисити глаза оставались сухими, Рейчел беззвучно плакала. Я и две мои подруги молча вспоминали двух красивых и мощных животных: они никому не причинили вреда, а их жестоко, предательски убили под покровом темноты те, кто не мог утолить жажду крови.
Где-то близко, скорее всего на Пятой авеню, рухнуло здание.
– Совсем рядом, – испуганно произнесла Фелисити.
Я кивнул. Слова Фелисити потонули в гомоне. Крики и вой перепуганных животных сложились в подобие мрачной скорбной песни – звери будто знали, что шансов на спасение у них остается все меньше и меньше.
– Ненавижу, когда они такое устраивают, – сказал я Фелисити в самое ухо, чтобы меня было слышно сквозь крики птиц и морских львов.
Я чувствовал себя так, будто спрятался от Охотников за машиной и неожиданно врубилась сигнализация. В городе, где царит тишина, мы наделали столько шума, что неизбежно должны были оказаться в центре внимания.
– В такую тихую и ясную погоду их крики слышны на всю округу, – добавил я.
Но этим утром Охотники так и не появились – будто в дань уважения к мертвым. Хотя кого я пытался обмануть? Им плевать на чувства, плевать на горе, равно как и на нормальную еду, одежду, крышу над головой, – по крайней мере, тем, которые охотятся на людей и становятся сильнее. По иронии судьбы Охотники, которые понемногу вспоминали нормальную жизнь и овладевали самыми простыми умениями, на глазах теряли силы. К тому времени, как влияние вируса ослабнет и они научатся находить пишу и прятаться, будет слишком поздно: если не агрессивные Охотники, то холод уничтожит их.
Превратись Калеб в покорного Охотника, которому нужна только вода, я бы разыскал его и заботился о нем, но он стал чертовым монстром, готовым на все ради крови, а значит, сделать с ним ничего нельзя – сомнений никаких. При столкновении с такими исход только один – смерть. Остается ли для Калеба хоть толика надежды на спасение? Вряд ли. Имею ли я право вычеркнуть его из своей жизни? Нет.
Готовый к дороге рюкзак стоял тут же в вольере, прямо на земле. Когда убили барса, я готов был бежать из зоопарка. Но теперь моя уверенность ослабла. Меня грызло чувство вины за то, что я хочу уйти. Сначала нужно успокоить Рейчел, помириться с ней. Она наговорила много злых, неприятных вещей – мне даже показалось, что это конец. Но в миг, когда перестало биться сердце большой кошки, и мои, и ее доводы, которые каждый из нас так горячо отстаивал, потеряли всякий смысл. Да, пусть я жестокий и бессердечный, но именно смерть животного и необходимость похоронить его задержали меня.
При одной только мысли о том, что надо куда-то идти, навалилась страшная усталость, руки и ноги отказывались повиноваться. Но я говорил себе, что теперь все будет иначе. Просто должно быть иначе. Две с лишним недели со дня атаки я вел себя неправильно: прятался сначала в Рокфеллеровском небоскребе, затем в зоопарке, в книжном магазине у Калеба. Я хотел укрыться от опасностей, не желая понимать, что это давно невозможно, если вообще когда-либо было возможно. Я убеждал себя, что нахожусь на правильном пути и все делаю верно, что я двигаюсь вперед и приближаюсь к спасению, а на самом деле ходил кругами. Настало время все изменить, сделать по-настоящему решительные шаги, до того как…
А до чего? Откуда мне знать, что случится дальше? Атака моментально уничтожила пятую часть города. И вот почти три недели каждый день что-нибудь взрывается, вспыхивает пожар за пожаром, рушатся здания, будто напоминая: худшее впереди. Игра не закончена,