Закончив укрепление Молнии, хорсенский «Тотлебен» (такое прозвище прилипло к лейтенанту Васильеву) съехал на Гунхольм. А мы остались. По-прежнему стояли долгие и холодные ночные вахты. Зато на рассвете, после горячего чая, мы залезали в теплые капониры, валились на нары, и как же это было здорово – спать в тепле!
А спустя два дня…
Почему-то не дает покоя тот июньский вечер сорокового года, когда над Ленинградом разразилась гроза…
Мама заявила, что хочет отметить мой день рождения. Вообще-то после смерти отца мы дни рождения не праздновали. А тут – мама говорит:
– Восемнадцать лет – не шутка. Скоро ты уйдешь в армию, сын. Когда-то вернешься? Испеку-ка я торт. А ты зови товарищей.
Торт – это было серьезное событие. Мама пекла редко, но «наполеоны» у нее получались – пальчики оближи и еще попроси. В маме вообще пропадала превосходная домашняя хозяйка.
Так вот получилось, что светлым июньским вечером собралось у нас человек шесть или семь. Могло бы и больше собраться, но вы же знаете: почти все ребята ушли в армию. Т. Т. пришел в неизменной желто-фиолетовой ковбойке и принес в подарок книгу Бальзака «Отец Горио». Пришла Ирка, умученная сессией, в новом платье, полосатом, как матрац, и с новой, «взрослой» прической. Само собой, крутилась тут Светка, младшая из Шамраев, она помогала маме накрывать на стол, бегала на кухню и обратно. За последний год Светка здорово вымахала, чуть не догнала меня ростом. Старое платьице было ей тесно и коротко. Светка только что сдала экзамены, перешла в десятый класс. Мне казалось, что в ее беспечной голове нет ничего, кроме танцев. Она притащила патефон и коробку с пластинками, и, конечно, тут же появилась старшая, Владлена. У нее был пунктик, что Светка раскокает пластинки, и она, поздравив меня и тоже помогая маме, бдительно следила за патефоном. Владлена была длинная, как все Шамраи, и с таким выражением лица, будто ее ужасно обидели. Мне Колька рассказывал, что у Владлены был жених, сотрудник по Ленэнерго, но сбежал от нее – чуть ли даже не в другой город.
Пришел наш с Иркой одноклассник Павлик Катковский, очкарик, математическая голова и заядлый книгочей. Мы с ним всегда обменивались книжками, пока не вышла неприятная история с «Затерянными в океане» Луи Жаколио. Павлик дал мне почитать эту замечательную книжку, сильно затрепанную, а я, проглотив ее, дал Кольке Шамраю на два дня. И книжка исчезла. Колька клятвенно утверждал, что из дому ее не выносил («Сволочь буду!» – кричал он). Книжка будто растворилась в воздухе. Павлик не умел злиться вслух, он только надулся, перестал со мной говорить, ну и, конечно, наш книгообмен на этом закончился. Но потом мы помирились: Павлик поверил, что я не виноват в исчезновении Жаколио. Прошлой осенью он поступил на мехмат, мы иногда встречались в университетской столовке.
Я, кажется, больше никого не ожидал, но вдруг заявился незваный гость – Мишка Рыбаков. Это