Хайсагур прежде всего отволок свое мохнатое тело под свисавшие ковры, помянув скверную Фатиму сердитым словом – эта негодяйка могла бы взять себе в слуги мужей более сильных как телом, так и духом.
Всякий раз, вселяясь в чужую плоть, Хайсагур прежде всего удивлялся слабости и неповоротливости людей. О том, что сам он был выше любого человека на голову, да и весил вдвое больше, он в первые мгновения накрепко забывал.
– Но если мы не нагоним войска Джудара ибн Маджида, то лучше нам и вовсе не показываться в Хире, ты же знаешь нрав нашей госпожи! – продолжал незримый собеседник Гариба. – Хотя она и довольна положением дел, но не будем сердить ее понапрасну. Что это ты там копаешься и возишься?
Хайсагур вспомнил, что Гариб, прежде чем рухнуть без памяти, выронил из рук узел с носильными вещами. В чужой памяти уже запечатлелся этот криво связанный узел и, как бы давая ему имя, прозвучало звонкое женское имя «Хайзуран!»
– Хайзуран просила меня позаботиться об ее вещах, о друг Аллаха, – отвечал Хайсагур, еще не зная имени спутника Гариба. И сразу же увидел лицо невольницы, красивое и смуглое, и ощутил волнение чресел, как бы от предвкушения близости. Очевидно, этот скверный Гариб соблазнил невольницу своей госпожи…
Для Хайсагура это ощущение было особенно болезненно – он имел в крепости женщину-гуль, но избегал ее, а к дочерям сынов Адама не приближался, боясь от этого бедствий и для себя и, главным образом, для них. Но звездозаконие не могло заменить любознательному оборотню радости сближения. И он остро осознавал это.
Незримый собеседник Гариба, которому наскучили эти препирательства, вышел на эйван, дав Хайсагуру увидеть себя во весь рост, ибо в комнатах самозванной Фатимы уже горели светильники, а в райской долине, разумеется, было довольно темно.
Хайсагур прищурился, потому что вид лица неминуемо извлек бы из памяти Гариба и имя его обладателя.
Мужчина, которого Фатима, или как там ее звали на самом деле, отрядила подобрать позабытые сокровища, был плотного сложения, с толстой шеей и длинными руками, что свидетельствовало у сыновей арабов о хорошем происхождении. На этом основании насмешник Хайсагур, появляясь в городах, придумывал себе имена, достойные царских сыновей, ибо его руки торчали из самых длинных рукавов, и эти велеречивые изобретения принимались без тени сомнения.
– Мы ничего не сможем тут собрать без факела, о Батташ-аль-Акран, – отвечал гуль спутнику Гариба, при первых произносимых словах еще не зная имени этого толстяка. Оно возникло само, и это радовало – оборотень не только освоился в чужом теле, но и раскрыл ларчик, где хранилась память.
– Ничего и не надо собирать, о сын греха! Довольно того, что оставлено в доме, клянусь Аллахом! Первым делом нужно взять имущество шейха! И сосуды по описи…
– А где же опись, о Батташ-аль-Акран? – осведомился Хайсагур, выговорив имя с заметной издевкой. Он оценил качества и свойства