– Ступай, о любимая, – негромко приказал и аль-Асвад. – Один раз ты уже избавила меня от позора неисполненной клятвы. Доверши свои благодеяния – оставь нас!
– Замечательно, прекрасно, о аль-Асвад! – воскликнула Джейран, ибо только этих слов жениха и недоставало, чтобы ввергнуть ее в пламя бешенства. – Ты полагаешь, что я снова сделаю все, что окажется в моих силах, лишь бы не оказалось, что ты – клятвопреступник? И ты полагаешь, что я откажусь от своих людей ради места в твоем хариме? С меня довольно! Отпусти меня и моих людей! Мы возьмем в этом городе то, что считаем своей добычей, и уйдем! А в жены ты возьмешь ту, которая не станет губить свою душу и возглавлять войско шайтана, чтобы спасти тебя из-под топоров палачей!
При этом она почему-то подумала об Абризе.
– Успокойся, не кричи, о женщина! – обратился к ней имам, и подошел, и увидел синие знаки на ее щеке, и протянул к ним руку, другой рукой как бы прикрывая свои глаза, чтобы не видеть более такого непотребства.
– О правоверные! Шайтан и ее пометил своим когтем!
– Сейчас я тебя самого помечу когтем! – крикнула девушка, занося руку.
– О Джейран, ты все погубишь! – с такими словами бросился ей наперерез Хабрур ибн Оман, но лучше бы он не делал этого. С неожиданной для себя ловкостью Джейран извернулась, сильно ударила его по руке и ловко ухватила за рукоять взлетевший в воздух ханджар.
Ее никто не учил владеть оружием, но желание пробиться к мальчикам и вывести их из этого проклятого дворца было настолько велико, что клинок обрел в руках Джейран стремительность молнии.
Она взмахнула – и половина белого тюрбана, украшавшего бритую голову имама, свалилась наземь.
Даже не удивившись остроте и прекрасной заточке клинка из наилучшей индийской стали, равную которой еще не научились варить мастера Дамаска, даже не изумившись, откуда ее правая рука знает этот удар с оттягом, Джейран пробежала через зал и вскочила на возвышение в михрабе. И сразу же рядом оказался Джарайзи.
Имам же, ошеломленный свистом клинка, так и остался стоять, держась за голову и ощупывая ермолку, надетую под тюрбаном. Удар был настолько точен, что клинок срезал с ермолки верх, кожи головы, однако, не коснувшись.
– Отойдите все от нее! – кричал Хабрур ибн Оман. – Мы должны уладить это дело миром! Пусть она возьмет своих людей и уведет их!
– Мы не можем отпустить ее! – возразил Ади аль-Асвад. – Она непременно должна стать моей женой и войти в харим!
– Но это значит, что ее люди будут погублены! Разве ты не понимаешь этого, о сынок? – в отчаянии спросил Хабрур. – Если ты совершишь это, то дети арабов скажут: «Умерла благодарность среди людей!»
– Пусть уходит вместе со своими людьми! – вмешался аль-Мунзир. – Хира не простит царю, если он женится на той, что запятнала себя! Пусть она сейчас уйдет – а потом мы что-нибудь придумаем!..
– Я дал слово, о враги Аллаха! – воскликнул аль-Асвад. – О Джейран, опусти ханджар и повинуйся!