Король ожидал Павла возле дворца – сухой и желчный старик в затасканном мундире.
– Я прибыл с далекого Севера, – приветствовал его Павел, – в ваши чудесные края и счастлив получить драгоценный дар судьбы из рук героя, удивляющего потомство.
Трость взлетела в руке короля.
– Вот! – произнес он, указывая на Румянцева. – Вот подлинный герой нашего бурного века. С храбростью Ахиллеса сочетает он в себе добродетель Энея, и мой язык уже слаб, чтобы возвеличить его. Сюда надобно вызвать легендарные тени Гомера и Вергилия… А каков мир! – произнес король. – Румянцев вырвал его у турок, держа в одной руке перо, с конца которого капали чернила, а в другой сжимая победоносную шпагу, с лезвия которой стекала варварская кровь…
Фридрих пропустил Павла, потом сказал Румянцеву:
– Мы старые друзья! Прошу следовать впереди меня.
За обедом король сидел между Павлом и Задунайским, а все Гогенцоллерны стояли навытяжку, словно лакеи.
– За что нам честь такая? – шепотом спросил Павел.
– За то, что мы били их, – сообразил Румянцев.
В покоях королевы Павел был представлен невесте, плеча которой он едва достигал своим париком. Физическое развитие ее и впрямь было великолепно. Мать невесты хвасталась, что по совету Руссо всех детей вскормила собственной грудью:
– Теперь вы сами видите, что у меня получилось!
Опыт вполне удался: София-Доротея обладала таким мощным бюстом, как будто ее готовили в кормилицы. Маленькому цесаревичу очень понравилась гигантская принцесса. Заметив в ее руках нарядный альбомчик, Павел справился о его назначении. Ответ был – конечно же! – продуман заранее:
– Я записываю в альбом русские слова, чтобы при свидании с вашей великой и мудрой матерью сразу заговорить с нею по-русски и тем доставить ей удовольствие…
Павел просил принца Генриха передать невесте, что он влюблен, а через два дня сделал формальное предложение. «Политика… голая политика», – отозвался об этом король.
– Дети мои, – обратился он к молодым, – прошу откушать с немощным старцем. У меня найдется и вкусненькое.
Он угостил их паштетом из балтийских угрей, итальянской «полентой» и говядиной, разваренной в водке. Беседуя с ними, король не забывал о Польше:
– В прусских пределах я совместил три религии – католическую, византийскую (вашу!), протестантскую. Таким образом, пощипав Польшу, я как бы принял святое причастие. Это не принесло покоя моей слабой душе: для благоденствия королевства мне, старику, не хватает еще и… Данцига!
– Ваше величество, – приложился Павел к руке короля, – если бы я только царствовал, поверьте, что Данциг…
– Не будем забегать впереди наших лошадей, – остудил его порыв Фридрих. – Беспощадная мельница времени и так мелет муку для будущих пирогов. Я сейчас призову своего наследника…
Фридрих пригласил племянника, будущего короля Фридриха-Вильгельма,