У больших начальников, известное дело, к своим рукам почтение. Предшественник товарища Ягоды, товарищ Менжинский, ту же манеру имел, – в Болшево, в колонию беспризорную приезжал, всей шпане ручки жал. А потом, бывало, зайдет за уголок, чтоб незаметно, а там из особой канистры ему на руки спирт льют. Беспризорные ему однажды сказали, что лучше бы он им руки не жал и свои ладони спиртом не отмывал, а сразу бы им канистру отдал, так они б его за то пуще бы полюбили…
– Итак, дорогой Змееед, у вас теперь новая работа.
Подумал Змееед, что бы такое ответить, но ничего умного не придумал. Вместо ответа головой мотнул.
– Нравится?
– Еще бы!
– Это я вас на такую высоту поднял.
– Спасибо, Генрих Григорьевич.
– Приказ пока предварительный, но если будете хорошо работать, подпишу приказ окончательно.
– Постараюсь.
– Теперь – к делу. Прежде всего, подпишите вот эту бумагу. Это расписка о неразглашении. Вы, Змееед, никогда на моей даче не бывали, никогда меня не встречали, никогда со мной не говорили.
– Понял.
– Если понял, распишись. И выйдем в сад. Тут душно.
– Люська!
– Да.
– Люська, ты кого, стерва, привела?
– Бобра.
– Так он же чекист.
– А мне почем знать?
– Вот, товарищ Змееед, десять фотографий. Вы кого-нибудь из этих людей видели вчера на первой платформе Северного вокзала?
– Видел вот этого. Курьерский «Владивосток – Москва», прибыл в пятнадцать часов десять минут. Он вышел из шестого вагона.
– Постойте… В поезде двенадцать вагонов. В Москве выходят все пассажиры. И встречающих – толпа. Смена ваша – восемь часов. За смену вон сколько поездов приходит и уходит. И вы одного разглядели? Одного запомнили? Он чем-то привлек внимание?
– Нет, этот неприметным был. Но я всех разглядываю. Работа такая.
– Продолжайте.
– Этот был в сером костюме, в шляпе, с портфелем. Думаю, чекист. Средней руки начальник.
– Нет, нет. Он не чекист. А почему вы так решили?
– Просто повидал их на веку. Предположил…
– Вы ошиблись.
– Минут через пятнадцать, когда толпа схлынула, он снова на платформе появился. Явно кого-то искал.
– А потом?
– Потом ушел.
– Этот человек исчез. Как вы думаете, куда он мог пропасть?
– Вариант самый верный: жиганцы выставили шлендру гулящую и взяли бобра на прихват.
Сморщился народный комиссар:
– Вы по-русски можете?
– Простите, Генрих Григорьевич. Ехал человек почти две недели в поезде, а до того, может быть, пароходом шел на материк четыре, а то и пять дней, истомился, и тут – Москва, вышел на перрон, никто не встречает, походил, подождал, еще походил, а на площади трех вокзалов фартовые девочки промышляют…
– И что потом?
– Потом заведет такая лярва в укромный уголок,