Я, все так же молча, покачал головой, не решаясь перебивать. Александр Федорович усмехнулся:
– Удивлены, что я знаю о Вашей связи с Кареном? Не удивляйтесь, я все же следователь, хоть и бывший. И у меня есть свои профессиональные секреты. К тому же имею серьезный интерес к личности Карена… Знаете, Антон, когда появился тот самый протокол допроса Летунова, а вслед за ним на меня вышли люди Карена, я не слишком и удивился. Предполагал нечто подобное. Понятно, что ему нужен был убойный компромат на конкурента. Который он держал бы как джокер в рукаве, до поры. А ведь я уже повестку выписывал Салихову, на очную ставку с Летуновым…
Тут меня прямо таки кольнуло в сердце, от ощущения нестыковки. И я впервые за монолог Зайчика рискнул его перебить:
– Простите, я не понимаю: к чему такие сложности? Принудить Летунова написать признание о Салихове, а потом изъять его из материалов дела и похоронить в собственном сейфе. И на суде Летунов все равно взял всю вину на себя! Не проще было заставить его просто написать признание, и этим держать Салихова на крючке?
Зайчик усмехнулся. Только что вслух не сказал: «Умный ты мужик, но дура-а-ак…»
– Антон, Карен та еще лиса. Одно дело просто бумажка с подписью, и другое – официальный протокол допроса, подписанный следователем. К тому же он двух зайцев убивал. И убойный компромат на конкурента получил, и приобрел карманного следака из центрального аппарата. А я, без скромности скажу, фигурой был значимой. И на предложение Карена я согласился. Мне предложили классический кнут и пряник. Причем кнут был увесистым, а пряник совсем крохотным. Но мне удалось сторговаться. Мне, верой и правдой служившему всю жизнь! Как базарному торгашу! И знаете почему? Моя жена уже год была тяжело больна. Нужны были огромные для меня деньги на лечение в Австрии, которых мне не удалось бы собрать и за десять лет. Даже если бы я продал все, что имел. И тогда я решил продать душу дьяволу, в лице Карена. За пятьдесят тысяч долларов. И аванс получил, десять тысяч. И успел на эти деньги жену отправить в клинику, и оплатить ее пребывание в течение десяти дней. А собственно на операцию Карен воровским словом пообещал перечислить необходимую сумму на счет клиники. На следующий день меня арестовали. Потом СИЗО, суд, и «красная» зона. Всего то на шесть лет. В течение года я не получал писем ни от жены, ни от дочери. Они просто не доходили. А я сходил с ума от беспокойства. И только через год прорвалось письмо от дочки, Наташи, с известием, что мама умерла в клинике на четвертый день после поступления. По той причине, что операцию ей делать не спешили из-за отсутствия денег.