Одиночество сразу же сомкнулось вокруг меня, как темная вода, лишь только мою квартирку покинул услужливый, хоть и малоразговорчивый, Владимир Петрович. Оно словно материализовалось из плохо освещенных углов чужой квартиры и сгустилось, удушливо и плотно, заполнив собой все пространство моего маленького жилища. И я не знала, что с ним делать. Слишком уж оно было мне непривычным.
Я человек очень беспечный, отношусь ко всему легко: погода никогда не омрачает моего настроения, отсутствие денег не портит мне жизнь, неприятности меня не удручают (хотя серьезных неприятностей у меня никогда не было), проявления несовершенства человеческой природы в виде всплесков эгоизма, зависти или жмотничества меня не раздражают – во всяком случае, до определенного предела, пока их не слишком много… Короче, у меня легкий характер. Потому-то мои приятельницы чуть что поспешают ко мне – плакаться в жилетку. У меня ведь все всегда хорошо, и к тому же я, отличаясь умом и сообразительностью, всегда готова дать дельный совет, а мое терпение и участие просто безграничны.
Но у меня так и не появилось подруг для себя. То есть таких, чтобы я могла рассказать все-все и попросить совета. Впрочем, может, это оттого, что в советах я не нуждалась и необходимости плакаться в жилетку не испытывала. Я забыла вам сказать, что я еще и очень уверенная в себе особа. Из чего следует, что я не слишком в них и нуждалась, в подругах. Но зато я всю жизнь жила с мамой, моей лучшей и любимой собеседницей и советчицей, а потом из теплого маминого дома попала к Игорю, который стал для меня сразу всем – и мужчиной, и другом, и наставником…
Поэтому я никогда в своей жизни не испытывала одиночества. Я просто не знала, что это такое. И даже не могла предвидеть, что когда-нибудь изведаю это отвратительное чувство, эту звериную тоску, которая гонит на улицу, подальше от замкнутых чужих стен, – куда угодно, в любое пространство, где есть люди.
Я подошла к окну. Густой синий вечер уже опустился на Париж, фонари отражались в мокрой черноте тротуаров, через неровную завесу дождя дрожал золотой силуэт Эйфелевой башни. Стаей цветных летучих мышей распростерлись над головами прохожих ребристо-когтистые зонты, втекавшие в зазывно разверстые, светлые утробы ресторанов и магазинов…
Я, разумеется, никуда не пошла. Было бы безумием отправиться одной, не зная ни города, ни языка, на вечернюю прогулку. А я отличаюсь не только «умом и сообразительностью», но еще и благоразумием.
Поэтому, как благоразумная девочка, я позвонила Игорю, отчиталась об успешном прибытии, разложила в шкафу свои вещи и, приняв ванну, легла спать.
В Москве я думала, что в первый же свободный день предприму вылазку на ту улочку, где исчез мой двойник.
Однако на исходе первой недели, которую я потратила на всякие необходимые бумажки, я поняла, что еще не готова к приключениям. Все в этом городе было чужим, все пугало. Хотя при поступлении в Сорбонну