– Не бойся, не бойся, – говорил он ей, – если они ворвутся, я буду сражаться за тебя…
И Ляля в ужасе обнимала его ещё крепче. А Ники, ощущая трогательное биение сердца сестрёнки, чувствовал невыразимую нежность к ней, нежность, заполняющую всё его существо, заставляющую трепетать его неокрепшую душу, насылающую слёзы умиления на его глаза…
Женя Гельвиг мало участвовал в общих забавах Никиты, Ляли и своего брата, потому что был намного старше их и, всячески подчёркивая это, старался держаться особняком, когда приходил в гости к Волховитиновым. Пока малышня возилась под столом, Женя с разрешения Алексея Лукича копался в книжных шкафах, отдавая предпочтение военным изданиям и – более того – трёхтомной немецкой энциклопедии «Мужчина и женщина» в переводе Энгельгардта. Обыкновенно он забирался с одним из томов в дальний угол обширного кожаного дивана, где и изучал самым внимательнейшим образом щедрые картинки и не без труда вчитывался в текст непростой взрослой книги. Отвлечь его от этого занятия могло только приглашение Серафимы Андреевны к чаю или очень уж громкая возня малышей, которой он, впрочем, порой так увлекался, что оставлял книги и с улыбкою наблюдал детские забавы. Особое внимание Женя уделял Ляле, потому что невозможно было без улыбки следить за её милой угловатой грацией, которая казалась ему такой естественной, жизненной и первозданной.
Жене было восемь лет, когда семейство Волховитиновых пригласило друзей Гельвигов полюбоваться на недавно родившуюся Лялю. Год назад, когда родился Ники, подобное приглашение имело весьма приятный итог в виде двух последовательно опустошённых взрослыми бутылочек мадеры и расслабленной беседы заполночь Алексея Лукича и Автонома Евстахиевича. Женя к рождению маленького соседа отнёсся абсолютно равнодушно, справедливо