Пробуждение было страшным. Мне казалось, что меня куда-то затягивает, в какую-то черную дыру, очень узкую для меня, поэтому все тело как бы растягивается в пространстве-времени, и это очень больно. А смоляные жгуты, присосавшись к каждой клеточке тела, все тянут и тянут по узкому бесконечному тоннелю. Бац, и падение. От удара я проснулась.
Оказалось, что я просто очень сильно вздрогнула во сне. Под щекой ощущалась грубая ткань рюкзака, под боком все тот же камень. И тьма вокруг. Шишка, как только почувствовала, что я проснулась окончательно, начала тикать, напоминая, что необходимо взглянуть на часы. Недовольно поморщившись – обойдусь и без подсказчиков, я все-таки включила фонарь и посмотрела на циферблат. Было восемь тридцать утра. Я с надеждой подняла глаза к потолку. Минута, две, три. Бесполезно, никакого света. Солнце должно было встать, но надо дождаться полудня, когда оно будет высоко, длинный летний луч дотянется и сюда. Меня слегка мутило и хотелось в туалет. Порывшись в боковом кармане рюкзака, я достала половинку рулона туалетной бумаги и Маринкину зажигалку, о которой совершенно забыла. Единственный курящий человек в нашей компании Маринка отдала мне ее вчера утром на хранение, надеясь, что в минуту слабости, когда ей захочется покурить, я буду ее совестью и не допущу такого святотатства на природе.
Я зажгла фонарик и поставила его вертикально лучом вверх. Сама взяла зажигалку и аккуратно двинулась в темноту. Честно говоря, мне было очень страшно. Точнее, мне было ОЧЕНЬ-ОЧЕНЬ страшно. Но просидеть на одном месте незнамо сколько времени и там же устроить себе туалет – это уже совсем не по-человечески. Передвигаясь практически на корточках, аккуратно ощупывая дорогу перед собой, иногда подсвечивая ее зажигалкой, я отползла на несколько метров от своей стоянки. И тут моя нога наткнулась на пустоту впереди. Нетвердой рукой посветив там, я обнаружила небольшое углубление в относительно ровном полу пещеры и спустилась туда, сжимая зубы от страха и почти оглохнув от биения сердца. Сделав свои грязные дела, я, быстро вернулась к лучу, погасила его и, подняв голову, принялась ждать.
Было что-то неправильное в этой темноте, и это что-то не давало мне покоя. Через некоторое время я поняла, в чем дело. Я не различала никаких звуков, кроме тех, что производила сама. Физически ощущая мрак, я не слышала его. Ни шелеста крыльев летучих мышей, ни возни грызунов, ни шипения змей. Последнее, впрочем, меня обрадовало. Но эта страшная тишина начала пугать меня больше темноты, и я, набравшись смелости, крикнула:
– Э-эй!
Ничего, как и следовало ожидать. Тьма впитала крик совсем, весь без остатка, как огромный кусок ваты капельку воды, и не оставила мне даже крошечного эха вдали. Я утешала себя тем, что в горной породе не понимаю ровным счетом ничего и что это какая-то разновидность туфа, которая поглощает звуки